Второе пришествие - Александр Новичков

— Так что же случилось с твоей мамой? – продолжил я, не отступая от девочки.

— Моя мама больна. Ей плохо, ей очень плохо, – она вдруг схватила меня за рукав и потянула за собой.

Я снова обернулся. Герман, кажется начал приходить в себя, он даже попытался двинуться за мной, но медленно, как‑то слишком уж медленно. Девочка тянула меня через поле по протоптанной тропинке, ведущей к деревне. Лилия встрепенулась, накричала на мага, затем побежала за мной, но мы с девочкой скрылись за деревьями и они исчезли из виду.

Она привела меня к хижине, наверно, самой разваленной во всей деревне. Это был ее дом, потому что она уверенно забежала вовнутрь и только тут, наконец, отпустила мою руку и скрылась в темноте. Чтобы увидеть хоть что‑нибудь, мне потребовалось не только время, но и помощь Эфира. А когда я начал различать объекты, сразу же шагнул вперед, и атмосфера странного дома окутала меня, словно я пробил телом пленку мыльного пузыря. В доме было непереносимо душно, стоял устойчивый запах пота, плесени, гнилья и даже, если мне не показалось, человеческих экскрементов.

Но девочка убежала в комнату. Я, кривя носом, направился за ней.

— Ты всегда так хорошо видишь в темноте? – спросил я, надеясь обнаружить ее по голосу.

— Да, всегда, – отозвалась она. – Вот моя мама. Вы ей поможете?

Я подошел к девочке и увидел ее мать, лежащую на куче тряпья, укрытую каким‑то заплатанным одеялом с пятнами небрежно оттертой рвоты. Она была сильно измучена, возможно, обезвожена, лицо худое, бледное, глаза впалые, кожа сильно иссушена. Ей, если предположить по возрасту дочери, должно быть всего около тридцати, а выглядела она на все шестьдесят. Из‑под одеяла вылезала тонкая, худая рука, за которую держалась девочка, но мать, кажется, даже не чувствовала этого. Я попросил отпустить руку. Пальцы дрожали. Больную трясло.

Память неожиданно всколыхнулась. Воспоминания потекли через разум, словно через сито, отсеивая бесполезную, ненужную информацию и то, что могло пригодиться в лечении, если оно, конечно, еще возможно. Я прикинул возможные симптомы, собрал все доступные сведения: пульс, температуру, частоту ее дыхания и серьезно растерялся. Мне нужен был советчик и информация, больше информации.

— Как тебя зовут? – Я повернулся к девочке, залезшей с ногами на лавку у стены.

— Берта, – отозвалась она, не спуская глаз с маминого лица.

— Так, Берта, сколько твоя мама уже так лежит? Как развивалась болезнь?

— Долго лежит, – отозвалась девочка. – У нее часто болела голова, иногда очень и очень сильно. А половину луны назад она перестала ходить. Я ее поила и кормила, но с вечера мама ничего не ест, не пьет, не говорит. Только лежит и дрожит.

— Так. Подожди минутку, я скоро вернусь.

Хлебнув немного свежего воздуха, я отыскал Германа. Это оказалось несложно. Они с Лилией мялись в центре деревни, возле колодца. Возможно, просто потеряли меня.

— Герман! – позвал я. – Иди сюда.

Маг нехотя последовал за мной.

Мы прошли в комнату. Герман зажал пальцами нос и пробормотал заклинание, призвав небольшой, но довольно яркий огонек, который он повесил над правым плечом.

— Я знаю, что ты хотя бы немного разбираешься в медицине, – бросил я, повторно осматривая больную, желая найти какие‑нибудь подсказки к определению болезни.

— Совсем немного, – ответил маг, продолжая зажимать нос. – Я как‑то ухаживал за одной студенткой, она медицину изучала, кое‑что слышал, запомнил. Но меня однажды на вскрытии вырвало, прямо на покойника… Больше меня на факультет не пускали…

— Первое предположение какое? – перебил его я. – Что за болезнь? Как ее можно вылечить?

— Я не знаю, – пожал плечами он, а затем резко вздрогнул. Я обернулся. Девочка вперила взгляд в мага, и от этого его почему‑то охватил ужас.

— Понятно, – решил я, – выйди отсюда. И Берту с собой забери. Я попробую.

— Что попробуешь? – переспросил он, косясь на девочку.

— Берта, – вновь попросил я, – пожалуйста, выйди из комнаты с дядей магом. Мне нужно кое‑что проверить.

Она беспрекословно повиновалась. Когда они вышли, я позвал Эфира.

«Лечение невозможно», – немедленно отозвался он.

«Тебе даже неизвестно, что с ней! Что у нее за болезнь?»

«Известно. – Голос демона не передавал эмоций. – Лечение невозможно».

«Что ты заладил‑то! Невозможно, невозможно. Сделай хоть что‑нибудь!»

«Доступный минимум».

Мои ладони заискрились темнотой. Я чувствовал, как она выделяется через кожу, видел, что она отличается от пустой тьмы, наполняющей дом. Женщина непроизвольно попыталась вырваться, когда я обхватил ее голову, но хватка моя была крепкой. Я ощутил жжение и легкое покалывание в ладонях, когда густая темнота окутывала голову. Больная сдавленно простонала, затем вскрикнула, но через несколько секунд успокоилась. Дыхание ее стало немного мягче.

Я поднял руку и обнаружил на ладони странную смесь из крови, какой‑то слизи, и маленьких кусочков костей.

«Что с ней?» – Я потребовал ответа у демона–хранителя.

«Мозг поражен крупным злокачественным образованием», – ответил Эфир.

«Рак, – мгновенно догадался я. – Это все объясняет».

«Лечение невозможно», – повторил он.

«Но ей стало легче. Что ты сделал?»

«Снижено внутричерепное давление. Купирован болевой синдром. Временно».

«Она выживет?»

«Нет. Смерть наступит через пять, максимум шесть часов. Повреждения слишком обширны. Рак на данной стадии – фатален».

Словно тяжелый камень повис у меня на сердце. Стало трудно дышать. Но не из‑за того, что в доме было душно, а от запаха кружилась голова. Грудь сдавил злосчастный камень, называемый сочувствием или сопереживанием. Но в моем случае он, скорее всего, был банальной беспомощностью.

Не в силах больше находиться внутри, я покинул дом. Но и снаружи тоже царила мрачная, напряженная атмосфера. Лилия пряталась за колодцем, бледная, напуганная, и какая‑то сама не своя, Герман топтался по округе, что‑то бормотал себе под нос и иногда бросал взгляд на обветшалую хижину, возле которой находилась девочка. Берта сидела на земле, обняв колени руками, и молча наблюдала за моими спутниками. Взгляд у нее был каким‑то странным, тяжелым, глубоким, пронзительным. Возможно, сама того не ведая, она стегала им, как будто кнутом, вынуждая Лилию прятать лицо, а Германа отходить в сторону.

Я, не говоря ни слова, сел рядом с ней.

— Мама не выздоровеет? – спросила Берта, не глядя на меня. – Она умрет?

— Болезнь слишком серьезная, – как Эфир, ответил я. – Лечение невозможно.