Второе пришествие - Александр Новичков

— Старуха из того дома, – я указал на хижину, – пустит вас переночевать.

И нырнул в дверной проем.

Берта сидела на коленях, обхватив мать за руку. Она услышала меня и повернула голову. Глаза у нее были самые обыкновенные, просто очень большие и зеленые. Девочка не проронила ни слезинки, хотя я понимал, что скоро она не сможет сдерживаться.

— Она так спокойно дышит, – неожиданно улыбнулась мне Берта. – Мне кажется, что ей стало лучше.

— Она больше не чувствует боли, – объяснил я. – Больше не страдает. Но болезнь осталась. Мне не удалось исцелить ее.

Девочка нежно погладила руку матери, а затем сильно сжала ее тонкие пальцы.

— Почему вы меня не боитесь? – после продолжительного молчания спросила она. – Все меня боятся. Боятся моих необычных, пугающих глаз. Все, кроме мамы. Но мама их просто не видит. А вы видите и не боитесь меня. Почему так?

— Просто не боюсь. Я вообще ничего не боюсь.

— Честно–честно?

— Честно, – кивнул я. А затем присел на колено и заглянул девочке прямо в глаза. Хотел доказать, что не боюсь ее, и заодно рассмотреть возможный источник воздействия магии. Но не увидел ничего, только большие и испуганные глаза маленькой девочки.

— А–а, – неожиданно простонала больная. Она подняла правую руку и прощупала воздух вокруг себя. – Боль… ушла. Я… в раю…

— Мама! – вскрикнула девочка, сильнее вцепившись в руку Греты, но та, похоже, не чувствовала ее прикосновений. Тактильные ощущения ушли, вместе со способностью чувствовать боль.

— Берта? – Она услышала голос и сильно смутилась. – Дочь моя, я слышу тебя! Но почему ты здесь?

— Мы не в раю, мама, мы дома. Понимаешь… дома.

— Но тут так хорошо! – восторгалась она. – И мне совсем не больно! Голова такая легкая, все тело словно пушинка, я могу оторваться от земли и полететь.

— Мама… Мама… – шептала Берта.

Впервые за эту тяжелую, мрачную ночь девочка не сдержалась. Она прижалась к маминой ладони лицом и зарыдала. Слезы градом текли из больших зеленых глаз, но мать не осознавала этого, мозг поврежден был слишком сильно. Она бредила, радовалась, что‑то шептала и, не переставая, водила по воздуху рукою, словно рисовала какие‑то знаки.

Мне было невыносимо тяжело смотреть на происходящее. Я старался держаться уверенно, смело, но душу мою словно разрывали на части острыми щипцами, ее словно прижигали каленым железом, забивали в нее ржавые гвозди. Я не мог подойти к девочке, не мог обнять, успокоить, я не мог никак избавить ее от переживаний, не мог исцелить от горя, не мог ничего исправить. Тот, кого называют демоном–разрушителем Вельзевулом, просто не мог ничего поделать.

Поэтому я просто опустился на пол, прижался к стене, сжал кулаки, стиснул зубы и терпел. Для того, чтобы бедная девочка не чувствовала себя одинокой.

На рассвете Грета умерла.

Повезло или нет, но Берта уснула незадолго до этого. Девочка, видимо, не спала несколько дней, и измученный организм просто не выдержал сильного напряжения. Долго я не раздумывал над своими действиями, вероятно, я даже вообще не раздумывал, просто взял девочку на руки и вышел во двор.

Мне хотелось сровнять с землей весь дом, уничтожить его, превратить в могилу, даже без надгробия. Оставить на этом месте огромную воронку. Взорвать, сжечь, чтобы ничего не осталось, чтобы Берта никогда больше не узнала это место, не вернулась сюда даже в воспоминаниях.

Но я это не сделал, боялся разбудить девочку.

Я вообще с трудом понимал, что происходит у меня внутри.

Зато сколько данных получил Эфир. Ведь он познавал окружающий мир через мои реакции. Злость, ненависть, страх, смех, сочувствие, радость, – ему было интересно познавать чувства, рождающиеся в человеческом разуме. И чем насыщенней и ярче они были, тем яснее он их понимал. Мне казалось, что он даже рад был тому, что я ввязался в эту историю.

В дом я вошел почти беззвучно, только жалко скрипнули петли входной двери, которую намеренно не заперли на засов. Внутри я тоже не произнес ни слова, но почему‑то все, и хозяйка, и гости мгновенно проснулись и уставились на меня.

Старуха растерянно перекрестилась. Герман притих, едва не подавившись полезшим на язык возражением. Лилия сперва тоже оцепенела, но сообразила быстрее мага, принявшись натягивать сапожки.

Собрались молча, почти бесшумно. Без препирательств, без лишних вопросов. Я позволил себе сказать только одну фразу, перед самым уходом, обернувшись на пороге:

— Похороните ее.

Старуха должна была меня понять, непременно.

— Все! Я больше не могу! – Герман бросил сумку и сел на придорожный камень, который он, видимо, присмотрел и не смог обойти. – Делайте что пожелаете, а я дальше не пойду!

Я остановился и неожиданно опомнился. Осознал, насколько было бессмысленно бегство. Казалось, до этого момента я был сам не свой. Словно неведомая сила подгоняла меня, торопила, запугивала, завывая то над правым ухом, то над левым, а я послушно шел вперед, поддаваясь этому странному наваждению.

Обернулся:

— Хорошо. Устроим привал.

Услышав заветные слова, Лилия упала на траву, распласталась, раскинув руки и вытянув ноги. Устало выдохнула.

Я посмотрел в небо. Солнце находилось в зените и жарило сильнее обычного. Я почти этого не замечал, Эфир контролировал не только терморегуляцию организма, но и окружающий мое тело воздух, компенсируя перепады температуры. Жары я не боялся. А вот остальных это изрядно вымотало.

Закутав Берту в плащ и положив в тени дерева, я нашел камень поглаже и присел. Через несколько минут ко мне подсела Лилия, а затем подошел и Герман. Все молчали.

— Вы хотя бы поешьте, – предложил я. – Проголодались, наверное. Со вчерашнего дня ведь ничего не ели.

— Ничего не понимаю! – вслух выругался Герман. – Если демоны так переживают из‑за смерти одного человека, причем совершенно незнакомого, почему хотят уничтожить наш мир?

— Не все, – сухо отозвался я. – Только я так глуп и сентиментален. И я не демон. Определенно не демон.

— Магистр, а девчонку зачем с собой забрали? Видели же, какие у нее глаза. В них же без ужаса не взглянешь! Это сейчас она спит, будто паинька малолетняя, а проснется когда, мы же и шагу ступить не сможем! – Он ненадолго задумался. – Но если вы научите меня заклинанию, отражающему магию или ослабляющему ее, тогда, возможно, я смогу вытерпеть ее взгляд.

— Я уже сказал тебе, что не могу учить магии, – ответил я. – Я сам не знаю, как у меня получаются все эти… запрещенные заклинания.

— А нам что вы прикажете делать? – вздохнул маг. – Я‑то хоть немного привычен к магии, а у Лилии от страха чуть сердце не остановилось. Верно ведь? – Он заискивающе посмотрел на дворянку.