Венгерские повести - Андраш Беркеши

весь рост своего, когда-то сильного тела, затрясся в судороге и повалился на пол, лицом вниз. Пока Мат и Нуа пытались привести его в чувство, вернулся Опэ, видимо, обеспокоенный тем, что командир долго задерживается наверху. Увидев и поняв, в чем дело, он ринулся обратно в спальный отсек и, прежде чем Мат смог бы ему помешать, поднял с постелей всех членов экипажа.

Агония продолжалась долго. Во всяком случае, достаточно для того, чтобы заспанные Грон, Дие и Эви, пошатываясь и сопя, поднявшиеся в салон, полностью пришли в себя. Еще до их появления Мат и Нуа подняли и посадили несчастного в кресло. Теперь все шестеро стояли вокруг, с тревогой и страхом прислушиваясь к хриплому, прерывистому дыханию Арро, оно становилось все реже. Нуа, обхватив его ноги, опустилась рядом и громко зарыдала, теряя всякий контроль над собой. Дие с большим трудом удержалась, чтобы на нее не прикрикнуть. Впрочем, рыдания неверной жены заглушат стоны умирающего, так даже лучше. Арро прощался с жизнью; Эви и Опэ стояли рядом, стиснув зубы, Грон тер глаза кулаками, то ли вытирая набегавшие слезы, то ли разгоняя остатки сна. Мат поднял безвольно повисшую руку Арро, чтобы пощупать пульс. «Безошибочно, как табло», — мелькнуло в голове у Дие. Какое табло? Почему? Неужели она мыслит категориями Гилла даже в эту минуту? Осознав значение слова, она рассердилась на себя больше, чем на Нуа. Гилл прав, они стали механизмами. Хорошо бы сейчас вцепиться всем в волосы, бросить в лицо правду.

Наконец настала та тягостная минута, когда после последнего вздоха окружающие напрасно ждут следующего. Арро сник, морщинистое лицо его разгладилось, голова медленно повернулась набок. Мат выпустил его руку, рыдания Нуа перешли в пронзительный вопль.

— Нет, нет. Я не хочу… Это неправда! Арро, вернись! Арро, не нужно!

Дие захотелось ударить ее ногой в живот, гнев и боль искали выхода. Неужто и это желание исходит от Гилла? О, нет, рассудочность Гилла пропала куда-то вместе с Матом, «Галатеей», со всем этим. Она увидела себя в своей деревне на берегу залива, на центральной площади, где собравшиеся старцы творили суд. Женщина принадлежит мужчине до тех пор, пока он в силах ее удержать. Так гласит закон. Но есть и другой, более сильный, более высший — убийце нет пощады, ибо он оскорбляет всю общину, и поэтому он убийца всех. Дие выбросила вперед руку:

— Это ты убил его, Мат!

— Замолчи, Дие, ты не ведаешь, что говоришь.

— Нет, ведаю! Ты убил Арро, и я это докажу! Этот человек, — она повернулась к остальным, не желая называть Мата по имени, совершив злодеяние, убийца теряет право на имя, — этот человек стал убийцей! Послушайте, как это было…

— Молчи!

— Нет, не заставишь! Слушайте: этот человек…

Дие получила поддержку, откуда меньше всего ее ожидала. Нуа поднялась с колен и пронзительно заголосила:

— Это он! Он убийца! Я тоже знаю! Еще раньше, чем Дие!

В горле у Дие от отвращения перехватило дыхание. И эта тварь еще смеет? Были заодно, она спала с ним, а теперь…

— Хватит! — заорал Мат во всю глотку, чтобы перекричать Нуа. Схватив за плечи, он начал ее трясти. — Умолкни! Умолкни, Нуа! Это ложь, и ты знаешь это лучше других! Только ты знаешь всю правду.

— Ты, ты убил его! — продолжала визжать Нуа.

— Нет и нет! Я не убивал! — Он повернулся лицом к мужчинам, молча стоявшим на своих местах. — Из-за того, что эти две женщины вдруг взбесились, я еще не убийца! Или вы мне не верите?

Грон тупо моргал глазами, вспоминая. «Опэ сказал: „Нуа все время скалит зубы“. А теперь она рыдает и обвиняет Мата. Правда, Мат в свое время избил Арро, но от побоев нельзя умереть, да еще столько времени спустя. И потом ведь, первой его обвинила Дие, а не Нуа. Почему? А теперь Дие смотрит на меня и ждет… Чего она от меня может ждать? Мат наш командир. Тогда в лодке старшим был Арро, но Мат доказал, что он…»

Нуа удалось вырвать плечо из железных рук Мата, она заколотила его по труди обоими кулаками.

— Убийца! Убийца! — кричала она в такт ударам, и крики, казалось, придавали ей сил. Мат не успел обхватить ее снова и начал отступать, пятясь к стене.

— Остановите ее! Горе отняло у нее разум, разве вы не видите?

Грон тронулся было с места, но кресло с телом Арро оказалось на пути. Зато Опэ двумя прыжками настиг Нуа, схватил за длинные волосы и рывком бросил наземь, а затем — все произошло так быстро, что Грон даже ничего не успел понять, — когда Мат наклонился над женщиной, двумя сцепленными руками изо всей силы ударил его по затылку.

— Убийца, — произнес он, распрямляясь и опуская руки. С безучастным выражением лица Опэ наблюдал, как барахтается на полу жена его старшего брата, стараясь выбраться из-под рухнувшего на нее тела.

— Не он увез нас от нашей лагуны, это правда, — продолжал Опэ. — Но он помешал вам вернуться туда. Это он отправил в путь «Галатею», и мы рано иди поздно погибнем вое до одного!

Начиная со старта «Галатеи». он произнес меньше слов, чем в этот раз.

— Однако… — заикнулся было Грон.

— Помолчи, Грон, — цыкнула на него Дие. Прежде чем дать открыть мужу рот, надо было выяснить намерения обоих братьев. Ей не хотелось, чтобы с Гроном расправились так же молниеносно, как с Матом. Грон сильнее любого из них, но ведь их двое.

— Что же вы думаете теперь делать? — Дие сделала паузу. — Как жить дальше?

Последние слова женщина нарочно сформулировала двусмысленно. Пусть выскажутся сначала Опэ и Эви. Куда клонит Дие, Эви понял на мгновение раньше младшего брата.

— Дальше — не будет. Мы возвратимся домой.

— И у вас хватит уменья?

— Иначе я бы не сказал об этом. Управлять кораблем гораздо легче, чем это старался представить Мат.

— Ты в этом уверен?

Грон опять собрался было вставить слово, но Дие жестом остановила его, и он послушался. «Бедный Мат, хотя я и боялся его, но нельзя же так…»

— Да, уверен, — отрезал Эви.

— И сколько на это потребуется времени?

— На полет домой? Этого я так сразу сказать не могу, необходимо посчитать.

— Хорошо, а на то, чтобы повернуть «Галатею»?

— Я сказал уже, нужно считать! Во всяком случае, немало. Только считать придется недели две-три, не меньше.

— А он? Что будет с ним, с убийцей? — Это сказала Нуа, полагавшая, что настало время вмешаться и ей. Она тяжко страдала, но нельзя же допускать,