Венгерские повести - Андраш Беркеши

от Гилла, отчетливо сохранила информацию о том, что человечество, оставшееся на Земле, щедро награждает вернувшихся из космоса звездоплавателей даже за меньшие заслуги. Они же, Мат, Арро, он и все остальные, совершают нечто такое, чему еще не было примера в истории Земли. Это он тоже знал от Гилла. Правда, в этом заслуга прежде всего самого Гилла, но ведь и он тоже является участником этого свершения, а значит, и славы. Он, Грон, один из инженеров системы двигателей. Будет ему берег и лагуна, будет непременно.

— Значит, Нуа все время скалит зубы?

— Что? — Грон неохотно расставался с заветной мечтой.

— Ничего. Я повторяю твои слова, чтобы их запомнить.

— Милая, вся эта чушь не имеет никакого значения. Я думал сейчас о том, как после нашего прибытия…

— Так он и сказал, этот Опэ? «Скалит зубы-ы»?

— Да. Довольно невежливо с его стороны. Но…

— А вторая половина?

— Какая половина? Половина чего?

— Ты сказал, что усмешка Нуа — это только половина мысли. А вторую половину ты, видишь ли, соизволил забыть.

— Да, дорогая, именно так оно и есть. Дело в том, что я способен размышлять только тогда…

— Ни на что ты не способен. Ты дуралей, ярко выраженный кретин, вот ты кто! — Дие с видимым наслаждением применяла все богатства языка Гилла.

Грон обиделся и перестал покачивать ее на руках.

— Ты нехорошо сказала, Дие.

— Знаю!

— Зачем ты меня обижаешь? Ведь я так тебя люблю.

— Затем, что ты часто притворяешься большим дураком, чем на самом деле.

Она высвободилась из объятий Грона, обвела руками вокруг.

— Все это не наш мир. Он охраняет и помогает нам выполнить сверхзадачу, порученную Гиллом. А нам, собственно, нет до нее никакого дела! Но Мат и та часть Гилла, которая вложена в наши головы, сильнее нас. Поэтому мы ее выполним, если удастся. Мне хочется, чтобы удалось. Почему? Потому что и мне, прекрасный мой мечтатель, и мне нужен берег лагуны взамен утерянного, и я хочу ребенка. И не одного, много. Я хочу родить там, на берегу, для тебя. Для нас. Но я неохотно говорю об этом, даже боюсь думать, ибо горько потерять не найдя. Вот чего я боюсь. И я не виновата в том, что родилась более суеверной — теперь я знаю это слово! — чем ты. Даже в этом мы наследники того берега, где увидели свет.

Грон, вне себя от счастья, обнял Дие и поцеловал.

— Дие, значит, и ты тоже? Тогда зачем же ты мучаешь меня всякими глупостями? Говори о нашем береге, не бойся. Я знаю, мы его достигнем!

— Глупо не то, что Нуа улыбается или скалит зубы, а глуп ты, если считаешь это пустяком.

— Опять не понимаю.

— Здесь, в «Галатее», не на что скалить зубы. Тем более все время, как заметил Эви. Восемь шагов до лифта, и от твоего счастья не останется следа. А ты орал и кричал, даже ударил меня, чтобы его сохранить. Понимаешь теперь?

Грон послушно кивнул, хотя ничего не понял из последних слов Дие. Но уж лучше так, лишь бы покончить со всем этим.

Он снова принялся ее баюкать. Дие, однако, не обращала на него внимания, думая о чем-то своем.

— И все-таки я поговорю с Матом, — сказала она.

Грон оцепенел.

— Но ты же дала слово…

— Я буду говорить не об этом.

— А о чем же?

— Обо всем. О всех нас, нашем пути, о том, что нас ждет.

— Это имеет смысл?

— Не знаю. Но молчать еще хуже.

— Молчать о чем?

Дие вздохнула.

— Тебе хорошо, Грон. Ты действительно ничего не понимаешь. Оставим это.

Грон притиснул ее к себе.

— Когда ты рядом, все иначе. И эта тишина, и приборы, и стены. Когда ты здесь, Дие, для меня нет ничего больше, есть только ты, ты одна.

Он склонился над хрупким телом жены и, зарываясь лицом в шелковистые локоны, покрывавшие затылок, прижался глазами к нежной коже ее плеча.

Мат никогда не порицал Дие за то, что она провожала Грона вниз и оставалась с ним некоторое время. Когда Дие, порозовевшая, поблескивая глазами, через полчаса вновь появлялась в дверях лифта, она и ему напоминала античную бронзовую фигурку. Мат ограничивался тем, что равнодушным взглядом фиксировал ее присутствие, а иногда не делал и этого. Сети сладких снов и призрачного счастья нужно было рвать сразу, решительно и жестко, раз и навсегда. Тогда продолжать начатое дело будет легче. Работать быстро и точно, не допуская ошибок, так, чтобы эта работа захватывала каждый нерв, каждую клеточку мозга — вот единственное противоядие от миража прошлого, от желания бросить все на полпути и бежать назад, к этому искушению. Цепочка проста — распорядок жизни обеспечивает сверхзадачу, а сверхзадача несет в себе жизнь, его собственное будущее и, что еще важнее, будущее для них всех. И так должно быть, иначе гибель. А они хотят жить. И он тоже. Как никогда прежде.

Мат контролировал работу всех систем, и эти функции при ближайшем рассмотрении оказывались вовсе не столь однообразными, хотя и повторялись каждые шестнадцать часов. В течение года он овладел всем комплексом знаний, необходимых для штурмана звездолета, а также вбил в головы обоим юношам-навигаторам ровно столько, сколько в них вошло. И все-таки они трое вместе взятые не могли заменить одного Сида. Его опыта, его надежности и того главного, что дает сплав этих двух качеств — уверенности в себе. Сид носил звание штурмана-звездоплавателя первого класса. В то время из тридцати миллиардов жителей Земли такое звание и квалификацию имели не более пяти десятков человек. Гилл, а теперь Мат, был в институте вторым человеком, но это никак не ставило их в один ряд. Даже то, что Гилл принадлежал, кроме того, к первым двум сотням наиболее талантливых ученых-кибернетиков, не меняло дела. В межзвездном корабле, который большую часть своего полета совершает при скоростях, когда время переходит в категорию парадокса, этого было недостаточно. А если даже и достаточно, к счастью, до сих пор ничто не свидетельствовало об обратном, то все равно слишком рискованно. Сид летал на звездолетах, правда, более примитивных, чем «Галатея», еще тогда, когда Гилл сидел в своем институте и считал, что до конца жизни будет наслаждаться по утрам видом бледно-розового пика Кибо.

Не будь Гилл первоклассным кибернетиком, он волновался бы гораздо меньше. Его знаний хватало на то, чтобы оценить возможные опасности и ошибки, но ему недоставало спокойной уверенности Сида, легко и просто делавшего свое сложное дело. На межзвездных дорогах исключаются любые случайности.