Воспоминания. От крепостного права до большевиков - Николай Егорович Врангель

Новые поселенцы

Останавливаться на собственной деятельности в качестве представителя Русского общества пароходства и торговли я не стану, потому что вряд ли она для кого-нибудь представляет интерес. Но по роду этой деятельности я много путешествовал по Югу России, Кавказу и Закавказью, приходилось бывать в Персии и Анатолии, и кое-что из того, что мне довелось увидеть, может оказаться кому-нибудь интересным. В этих краях, а особенно в Терской и Кубанской областях, вскоре после окончательного замирения Кавказа в 1860-х годах, а особенно после Турецкой кампании[9], жизнь закипела необычайным для России темпом.

В этих областях, недавно еще театре кровавых событий, кроме аулов, где жили горцы, были только станицы казаков, более занятых охраною от набегов татар, чем хлебопашеством. После замирения края плодородными его землями были наделены казачьи станицы, генералы и офицеры, принимавшие участие в завоевании края. И так как и те и другие к земледелию были не склонны, то офицерские участки стали продаваться, а станичные земли отдаваться в аренду чуть ли не задаром. Продажная цена не превышала двенадцати рублей за десятину, арендная – была от пяти до десяти копеек. И переселенцы нахлынули со всех сторон. Сперва явились тавричане, гоня перед собой десяток-другой овец: Мазаевы, Николенки, Петренки и многие другие – теперь богачи, владеющие сотнями тысяч овец и многими миллионами. Потом появились и землеробы, хохлы на своих скрипучих, неокованных арбах, запряженных рослыми волами, а потом – и наши земляки на своих заморенных клячах. И чем дальше и дальше, тем все больше и больше прибывало народу. Все это копало землянки, строило себе глинобитные или мазаные хаты, и села вырастали за селами. Лучше всех сжились с новыми условиями степенные домовитые хохлы и вскоре зажили прочно и богато. Многих из «российских», то есть чисто русских, погубила страсть к бродяжничеству. Пожив бивуаком неделю-другую на одном месте, видя, что все еще не текут в угоду им медовые реки, они, разочарованные, отправлялись дальше искать обетованные земли и в вечной погоне за лучшим в конце концов хирели и, продав свои остатки тем же хохлам, поступали к ним в батраки или возвращались вконец разоренными домой с вечным своим припевом: «Курицу негде выпустить, тесно стало». Зато те из них, которые не ныли, а с места принялись за дело, достигли поразительных результатов. Русский мужик шевелить мозгами, выходить из заведенной колеи не любит, но когда это с ним случится – и американцу не уступит. И то, что порою приходилось видеть на Кубани, скорее было похоже на Америку, чем на беспросыпно спящую Россию. Вскоре после моего прибытия на Юг я около станицы Белоглинки встретил переселенцев из деревни Михайловки Мокшанского уезда Пензенской губернии. Разговорившись с ними, я пришел в ужас. Темные, неподвижные, дикари в полном смысле. Их гибель в новых условиях жизни мне казалась неизбежной. Лет через восемь я опять попал к этим старым знакомым. На току работало восемнадцать паровых молотилок, под навесом стояли жатки и конные грабли, и пензенские дикари расспрашивали, где бы приобрести хорошие паровые плуги.

Казацкая земля

К несчастью, и на эту, природой исключительно наделенную землю вечно радеющее о благе своих подданных начальство обратило свое недремлющее око и изобрело мероприятия, долженствующие, насколько возможно, способствовать уничтожению достигнутого. Когда я в середине 90-х годов оставил край, военный министр Ванновский как раз уже принялся за столь неотложное дело. Было запрещено станицам впредь отдавать свои земли в аренду, что, конечно, могло привести лишь к одному – к полному разорению края. Обрабатывать сам свои земли станичник не был приспособлен. Станица – продукт войны, станичник и по природе, и по историческому прошлому не хлебопашец, а казак-воин и, нужно думать, еще долго им останется. Он уже много поколений подряд провел не в работе, а в стычках с горцами или на сторожевых постах «на кордоне», и для него сама станица лишь колыбель его детства, место отдыха между одной воинской службой и другой и место отдохновения в старости. Казак даже в своем доме не хозяин, а временный гость. Хозяин – его жена. И все это было так не только до, но и после замирения.

Присматриваясь к быту станиц, я часто задавал себе вопрос: что, в сущности, делает станичник-казак, когда он не на службе, а на льготе? – и чем более присматривался, тем менее мог найти ответ. Существование казака и без всякой работы обеспечено. Станица владеет многочисленными землями, которые, за исключением участков, отведенных для нужд войскового коневодства, в аренде у хохлов, и уже не за гроши, как прежде, а за десятки рублей с десятины, и каждый казак на свой пай ежегодно получает сумму, вполне обеспечивающую ему безбедное существование. Никаких обычных ежедневных забот у казака нет. Кони его ухода почти не требуют, так как три четверти года пасутся в войсковом табуне; если у него и есть кое-какая запашка, то все за половину справляет хохол. За бакшою, то есть огородом, и за виноградником ходит жена или старик отец. Домом ведает хозяйка, а станичник сам околачивается без определенных занятий, судачит с однополчанами и со станичниками, то куда-то отправляется верхом, то куда-то уезжает на повозке и что-то привозит, то что-то чинит, то в духане пьет чихирь – а затем снова садится на коня и отправляется на службу. Следовательно, запрет отдавать земли в аренду превратит в нищих и станичников, и арендаторов-хохлов и богатырь-житницу снова обратит в пустыню и разбросает людей по всему миру. К слову сказать, правительство стремилось наложить свою руку на жизнь казаков еще до Ванновского.

Религиозные преследования

Вскоре после последней войны с Турцией, в основном после того, как к власти пришел Александр III и Победоносцев[10] стал фактически управлять делами, стало модным преследовать сектантов. На Кавказе, точнее в Закавказье, между русским населением больше, чем где-либо, развито было сектантство. Мне кажется, можно без опасения утверждать, что наиболее замечательной частью русского населения являлись покидающие нашу официальную церковь люди. Они составляли большую часть штундистов, молокан, духоборов – все честные, трезвые и много работающие люди, потому что в основе их доктрины было нравственное усовершенствование, а не простое исполнение обрядности. Молокане в Турецкой войне оказали русской армии неоценимые услуги. Все нужное для войск было перевезено ими, во многих случаях бесплатно. Но Победоносцеву, а через него и