Лето в пионерском галстуке - Катерина Сильванова

комнату оббежал в новострое, каждую! А их там штук сорок! И тебя нет нигде. И спрашивать о тебе боялся, вдруг поймут, что ты опять творишь чёрт-те что, Леонидовне доложат — слухи ведь быстро разносятся. А как только она узнает, всё, считай, тебя уже из лагеря выгнали. И это если ты найдёшься, а если нет?! — теперь Володя пытался кричать на него. Шёпотом.

— Да ладно тебе! Ну что со мной могло произойти, я же тут не первый раз, я всё зна…

— Да мало ли что? Мне какие только мысли в голову не лезли!

— Например? Что я пошёл топиться? — Юрка хохотнул.

— Это, по-твоему, смешно? Не хочешь оказаться на моем месте? Я ведь это мигом устрою. Давай прямо сейчас? — Володя явно едва сдерживался, чтобы не закричать в голос: дышал тяжело, чувствовалось, что руки, а может, даже всё тело дрожит.

— Ладно-ладно, успокойся. Я здесь, ничего не случилось, всё хорошо.

— Я думал, увижу тебя, задушу!

— Не надо так переживать. Это же всего лишь я. Нет, я понимаю, ты несёшь за меня ответственность…

— Да какая к черту ответственность! Ты — живой человек и мой… друг. А тем более после того, что случилось вчера…

— Так задуши уже, если хочешь! Только хватит психовать…

Юрка запнулся на полуслове, он растерялся — вдруг Володя обнял его.

— Уже не психую. Перестал, как только увидел, что ты играешь.

Он разомкнул объятия, и Юрка чуть не простонал от досады — ему хотелось ещё, ему хотелось обниматься всегда, вообще не выпускать Володю из объятий. Юрка подполз на коленях ближе, стиснул его дрожащие руки.

— Если бы ты не только видел, но и слышал, как я играю, то снова захотел бы задушить.

— Не говори глупостей. Ты очень хорошо играешь, — сказал Володя и нежно и очень медленно, будто каждой клеточкой кожи стараясь ощутить тепло Юркиной руки, провел пальцами по его ладоням и прошептал: — Юра, береги руки. Они у тебя и правда хрустальные. — Поднес их к лицу, склонил голову и нежно поцеловал.

Юрка страшно смутился. Лицо обдало жаром, он почувствовал, что заливается краской до самой макушки. Щёки горели, да что щёки — пальцы дрогнули, а потом будто окаменели, не разогнёшь. Это заставило застесняться окончательно. Нужно было что-то ответить. Хотя бы только затем, чтобы Володя не вздумал продолжить смущать его ещё больше. Юрка лихорадочно думал, что сказать, но выдал первое, что пришло в голову. Оно же оказалось и самым глупым:

— У тебя тоже! Ну, то есть мне тоже очень нравятся твои руки. Такие мягкие, как у… как будто… Будто ты их кремом мажешь.

— Нет, — хмыкнул Володя. Похоже, он наконец расслабился. — Ничего особенного с ними не делаю.

От его близости у Юрки всё плыло перед глазами. Он страшно хотел поцеловать его, но стеснялся просить и настаивать. Ерзая на месте, пододвигался к нему аккуратно, исподтишка и лепетал что-то, совершенно не понимая, что говорит.

— Совсем ничего?

Главное было не молчать, отвлекать Володю разговорами, неважно о чём, а тем временем приблизиться ещё чуть-чуть.

— Нет… — протянул Володя растерянно. — Ну, разве что иногда мою в очень горячей воде.

Юрка готов был поклясться, что разглядел в темноте, как Володя поднял брови. Теперь он был очень близко, всего в паре сантиметров, он все так же не спешил целовать Юрку. Будто чего-то ждал. Может быть, стоило прямо спросить, чего?

Но в нетерпении Юрка прошептал другое:

— Очень-очень горячей? — и пододвинулся ещё чуть-чуть.

Володя сидел на том же месте в той же позе, гладил его по руке, смотрел на Юрку, сверкая глазами.

— Почти в кипятке, — он улыбнулся. — А что?

— Может, мне тоже надо? — Володя был уже слишком близко. У Юрки перехватило дыхание.

— Нет, тебе это навредит, — сказал тот серьёзно и вдруг усмехнулся: — Юра, о чём мы вообще говорим?

— Не знаю… — с усилием выдохнул тот и, наплевав на стеснение, прижался губами к его губам.

Задыхаясь от волнения и восторга, боялся, что Володя снова оттолкнет, но этого не случилось. Поцелуй был невинным и очень долгим. Но даже если бы он длился вечность, Юрке бы не хватило. Но о другом он не мог и мечтать. А Володя, видимо, мог.

Он протянул руку и коснулся прядки чёлки на Юркином лбу и сказал:

— Давно мечтал это сделать.

И заправил прядку назад, нежно погладил ухо и висок. Это было щёкотно, но так приятно, что Юрка качнул головой и прижался виском к Володиным пальцам. Вышло, будто поластился как кот.

Володя ласково усмехнулся.

В ответ он снова взял его руки в свои. Молча провёл носом по Юркиной щеке. От удовольствия и нежности, которой в этом жесте было больше, чем во всех поцелуях вместе взятых, Юрку распирало изнутри.

Они пробыли здесь, прячась за памятником, сидя на коленях друг перед другом и держась за руки до тех пор, пока небо из чёрного не стало чернильно-синим. Володя оборачивался на каждый шорох, хотя отчетливо слышалось, что это не люди ходят, а в лесу падают шишки, или дует ветер, или далеко-далеко отсюда хлопает ставня. Но как бы ни было опасно и страшно ему, наверное, не хотелось уходить отсюда так же сильно, как и Юрке.

Потом Юрка долго не мог уснуть — от полных сумасшедшего счастья мыслей сердце выбивало чечетку. Уснешь тут, когда внутри грохочет, а внутренний голос отказывается замолкать, притом не шепчет или бурчит, а верещит от радости. Руки так и тянутся открыть окно, а ноги — помчаться в вожатскую, и хочется обвиться всеми конечностями вокруг Володи и никогда не отпускать. Хотя нет, лучше сначала украсть его, утащить в тёмный уголок и уже там обвиться. А вообще-то все равно где обвиваться, хоть посреди площади, лишь бы никто не мешал! Юрка так и не решил, при каких обстоятельствах собирается превращаться в плющ, как провалился в сон, такой же путаный по содержанию.

* * *

Юра несколько раз моргнул, оглянулся по сторонам. Дождь начался снова, ветер немного усилился,