Метамодернизм. Будущее теории - Джейсон Ānanda Джозефсон Шторм

или маркеров", которые означают нечто иное, чем они сами. Например, сыпь в виде бычьих глаз является симптомом или корреляционным признаком, указывающим на вероятность болезни Лайма, а чрезмерное слюноотделение в сочетании с аномальной агрессивностью являются признаками, которые вместе коррелируют с наличием бешенства. Биологические объекты также не являются единственными объектами, которые проявляют симптомы. Наличие неожиданных всплывающих окон и медленная работа компьютера - симптомы компьютерного вируса, а скрежещущий шум в автомобиле может свидетельствовать об изношенных тормозах.

Этот список знаков-аспектов не является исчерпывающим. И снова я хочу напомнить, вопреки приверженцам "естественной информации", что данный знак - это только конкретный знак для конкретного интерпретатора и для конкретной цели. Один и тот же стрекочущий сверчок может вызвать у одного слушателя представление о внешней температуре (корреляционный признак), в то время как у другого слушателя может быть просто представление о том, что вокруг есть сверчки (индексальный признак). В будущей работе мы также расширим понятие знаков-транспортных средств и проследим, как различные органы чувств и средства информации влияют на передачу или интерпретацию различных знаковых аспектов. Но они предлагают различные способы, с помощью которых смысл может быть выведен из окружающей среды, и предоставляют предварительный набор инструментов для гилосемиотики.

Ум, вывернутый наизнанку

Представление о человеке как о существе, имеющем... и "внутреннее", и "внешнее", настолько привычно, настолько (как нам может показаться) обыденно, что нам трудно осознать, насколько оно поразительно современно.

Гарет Мэтьюз, "Сознание и жизнь"

 

Ричард Рорти в книге "Философия и зеркало природы" утверждает, что большая часть истории посткартезианской философии предполагала бинарную противоположность между нематериальным разумом и материальным миром, которая часто переносилась на дуализм "разум и тело". Рорти полагает, что в этих предположительных рамках мыслящий субъект обычно изображается как призрачный гомункулус, смотрящий из пещеры мозга на внешний мир. Философия, таким образом, оказалась в ловушке особой ориентации на проблему знания, которая предполагает: "Знать - значит точно представлять то, что находится за пределами разума; поэтому понять возможность и природу знания - значит понять способ, с помощью которого разум способен создавать такие представления".

Рорти критикует эту философскую ориентацию, спрашивая: Почему мы считаем, что сознание, мысли, эмоции и боль принадлежат уму, а не телу? Почему мы считаем, что ментальные события не имеют протяженности и нематериальны? Например, почему мы относимся к боли в желудке как к физическому телесному ощущению, а сны и верования считаем чисто психическими явлениями?

Здесь не хватит места для полной оценки аргументов Рорти. В целом, мне кажется, что он упускает множество контрпримеров, и его критика более достойна, чем предлагаемые альтернативы. Но по крайней мере в одном он прав: многие философы считали само собой разумеющейся оппозицию между ментальным и физическим и, следовательно, представляли репрезентацию как продукт человеческого разума. Не то чтобы эти философы исторически не знали о репрезентативной функции искусства или языка; скорее, они предполагали, что для "представления" необходима деятельность сознательного человеческого субъекта. Таким образом, как уже говорилось в предыдущей главе, они часто придавали неоправданное значение полускептическим мысленным экспериментам, которые сеяли сомнения во внешнем мире, не сомневаясь в своих собственных предпосылках. Еще более значимо то, что большинство постструктурализмов, по сути, представляют собой реорганизацию этого дуализма в скептическом ключе, где язык занимает место мысли.

Хилосемиотика предположила, что в дуализме между объектом и репрезентацией, или разумом и внешним миром есть нечто обманчивое. В этом разделе рассматриваются некоторые последствия отмены дуализма в последней формулировке и инверсии стандартных представлений о ментальном внутри и физическом снаружи. Вкратце, мы утверждаем, что субъект и объект, разум и тело, взаимозависимы.

Прежде всего, стоит подчеркнуть, что вселенная - или, по крайней мере, ее разумные составляющие - познает себя через герменевтическое посредничество. Говоря более лично, мы познаем - и даже становимся - самими собой через взаимодействие с миром. Вы не смогли бы узнать свое собственное лицо, если бы никогда не видели его в зеркальном отражении.

Мы приходим к самосознанию отчасти благодаря зеркальному отражению в буквальном смысле или в глазах других людей. Когда мы сжимаем собственные руки, мы ощущаем себя одновременно субъектом и объектом. Мы узнаем, каково это - прикасаться и быть прикосновенным. Более того, в самых общих чертах мы проницаемы, так что с каждым вдохом и каждым приемом пищи мы постоянно обмениваемся материей с нашим окружением. Все это должно начать оказывать давление на общепринятое раздвоение между психическим внутри и физическим снаружи.

Если продолжить эту тему, то мышление опирается на физический мир. Философы, когнитивисты и антропологи, работающие в областях, известных как расширенное познание, активный экстернализм, познание в дикой природе, материалистическая эпидемиология убеждений, экологическая психология, воплощенный разум или социальная онтология, в своих собственных идиомах часто сходились на наборе из трех основных представлений о человеческих мыслительных процессах, которые я хотел бы обсудить в связи с остальным разумным миром.

Во-первых, знание возникает в результате исследовательских манипуляций с физическим миром. Мы появляемся на свет не как развоплощенные сознания или гомункулы, смотрящие в окно на существование, а как активно воплощенные и расположенные агенты. Это можно проиллюстрировать широко распространенным анекдотом об исследованиях в области искусственного интеллекта. Первые разработчики предполагали, что смогут заставить компьютер моделировать окружающую среду, подавая ему данные с видеокамеры. Но оказалось, что необработанные визуальные данные практически невозможно обработать с пользой для компьютера. Само по себе зрение было слишком неоднозначным. Казалось, что для того, чтобы компьютер мог интерпретировать увиденное, необходима модель мира. Это было известно как "проблема недоопределенности". Но люди обрабатывают исключительно сложные визуальные данные без особых усилий. Поначалу реакцией на это противоречие было предположение, что мы приходим с готовой моделью мира; но исследования в области психологии развития показали, что хотя младенцы не являются абсолютно чистыми листами, большая часть их ранних знаний о мире возникает в результате динамического взаимодействия с ним. Это привело группу ученых-когнитивистов к замене представления о том, что обучение происходит путем построения моделей, абстрагированных от чувственных данных, на модель обучения, предполагающую прямую связь между восприятием и действием. В их метафоре "мозг [функционирует в основном] как контроллер, а не как строитель моделей". В общем, знание и действие фундаментально взаимосвязаны. Как знаменито выразился Родни Брукс, "мир - это его собственная лучшая модель". Мы учимся, входя в мир и взаимодействуя с ним, а не просто наблюдая за ним. Младенец узнает о деревянном бруске, трогая его, пробуя на вкус, стуча им по столу, чтобы узнать, какой звук он издает, и рассматривая его с разных сторон. Благодаря им ребенок начинает развивать чувство своего