Взрыв - Виктор Михайлович Попов

интересы тех самых друзей?! Ну и стоит ли уединяться, если без очередного решения вечной проблемы приспособления к новым условиям жизни не обойтись? Стоит ли вообще тратить время, силы, здоровье на какое-то переустройство своей жизни? Ничего хорошего не получится — чувствует он это всеми своими нервами.

Мир огромен, возможности хорошо пожить безграничны, а чувствует он себя словно замкнутым в клетку. Никуда не вырвешься! Такая она, жизнь... Значит, не совсем безграничные возможности: выходит, что деньгами своими не всякую проблему решишь, не всякую клетку откроешь...

«Что будет дальше?» — думал Гровс. Он пытался предугадать, чем может кончиться его эпопея на Талуме, и ничего реального не рождалось в его голове.

Не случится ли так: пока он прохлаждается на курорте, друзья-единомышленники на континенте, так сказать, за его спиной обделывают свои делишки с полной выгодой конечно же для себя? Его, Гровса, там нет, а следовательно, и его интересами заниматься некому. На неудаче с Талумом можно не только сломать шею, но и поживиться. Кому как. Ему, Гровсу, конечно же уготована не самая лучшая участь. Но будет ли она лучше, если он сам не принимает участия в защите своих интересов? А ведь, может быть, еще не все потеряно? Как же он сразу, еще в самолете, не подумал об этом, как он мог раскиснуть, когда не исключено, что именно в эти минуты на континенте предопределяется его судьба?

«Ехать! — Гровс решительно встал с кушетки. — Шляпа я! Размазня!..» Пока шел к особняку, все время мысленно ругал себя. Возникшая злость вернула его в деловое расположение духа.

В холле он надавил на кнопку мелодичного звонка, и к нему тотчас явился услужливый молодой человек в легком белом костюме.

— Известите экипаж самолета. Я немедленно должен вылететь.

Молодой человек еле заметно склонил голову в знак того, что он все понял и распоряжение исполнит.

Вскоре пришел командир экипажа:

— Господин Гровс, я должен получить разрешение.

— А я разрешаю. Более того, приказываю.

— Все это так... Но требуется разрешение с континента. Такой порядок.

Гровс покраснел.

— Порядок установили... Ну так запрашивайте разрешение, чего же стоите!

Командир экипажа выждал секунду, не добавит ли что рассерженный господин Гровс. Нет, не добавил. Отвернулся к окну и за своею спиною захрустел туго сжатыми пальцами.

Без просьбы, без напоминания принесли обед. Есть не хотелось. Гровс поковырял вилкой в тарелке с салатом, выпил стопочку виски, к жаркому даже не притронулся.

Он все чаще взглядывал на дверь. Таких людей, как этот командир воздушного корабля, надо в три шеи гнать с государственной службы. Простое дело — поговорить с континентом — отнимает столько времени! Не выдержал, надавил на кнопку, приказал едва появившемуся в двери услужливому молодому человеку:

— Где этот... летчик?! Немедленно ко мне!

Когда пришел командир экипажа, обрушился откровенной бранью:

— Ты — черепаха! Тебе не самолетом распоряжаться, а головастиками в болоте, алкоголичками! Да и тех не заслужил...

— Слушаю, господин Гровс!

— Что ты слушаешь?! Сколько можно сидеть в этой дыре?

— Континент пока что не разрешил вылет.

— Напомни о себе еще раз! Да и обо мне напомни!..

— Слушаю, господин Гровс!

И ушел этот командир экипажа — не человек вовсе, а безглазый сейф с рыжими волосами на конечностях.

«Вот тебе и континент!..» — возмущался Гровс. И все более утверждался в мысли: не просто там относятся к нему, руководителю научного центра на Талуме, иначе бы разрешили без промедления вылет с этого приторно-пальмового острова. А он захотел перевести дыхание, отдохнуть, переждать!.. За это время на континенте столько наворочают, что ему жизни не хватит, чтобы отгрести весь мусор от себя!

Плюнуть бы — и катись все... Но — клетка! Не дадут никуда выкатиться из нее. А коли так, то лучше всего находиться в самом гнезде на континенте...

— Господин Гровс! — громко объявил услужливый молодой человек, едва приоткрыв дверь. — Вылет разрешен, машина у подъезда.

— Давно бы так, — проворчал Гровс. Он брезгливо поморщился, когда глянул в окно на изогнувшиеся ветки ближней пальмы, и пошел к выходу.

10

Регина не сразу решила, куда ей податься. Уходя от русского профессора и солдата, она думала сразу же прийти к господину Хаббарту и покаяться во всем. Она пыталась представить, что́ будет говорить, чтобы оправдать свое бегство. Она скажет о своей боязни всесилья господина Хаббарта, и это должно понравиться ему, потому что таким людям, как он, всегда по душе сознание своей власти. Но ее бегство — это не только трусость, но и измена единственному из руководителей, оставшемуся под куполом. Трусость он может простить, а как быть с изменой? Нет, говорить о бегстве не надо. Если придумать что-нибудь другое? В таком — придуманном — случае она может запутаться и выдать себя с головой, и тогда уже никакой веры ей не будет.

Растерявшись, Регина не заметила, как подошла к своему дому. Она забыла о предосторожности, да если бы и помнила, то все равно не нашлась бы, как ей держаться при виде господина Хаббарта. Поднялась в свою квартиру, и таким уютным, обжитым показалось ее убогое жилище, что она готова была расцеловать каждый стул, каждую дверную ручку. Ничего не было в ее квартире, кроме кровати, трех стульев да зеркала и набора посуды. Ей по рангу не полагалось ничего, кроме вот этого убожества. Она сжилась с небогатым скарбом своей квартиры и теперь могла разговаривать с каждым стулом, как с давним другом, о пережитом, о запомнившемся, о своей дальнейшей судьбе.

Она села, немного успокоившись, захотела пить. Сварила кофе. Его клубящийся пар всколыхнул воспоминания о днях, проведенных с господином Гровсом. Только теперь она поняла, какими счастливыми, безоблачными были эти дни. Ничто не угрожало ее благополучию, а если что и возникло бы, то господин Гровс немедля устранил бы опасность. И сколько денег поступало на ее счет ежедневно! Какими радужными были надежды на предстоящую жизнь с большими деньгами. Не эти ли надежды окрашивали светло и радостно каждый день ее существования под куполом? Хорошо было ей, вот и все. И как быстро все изменилось...

Поставив на стол зеркало, Регина внимательно посмотрела на свое отражение. Синяя какая-то стала, несвежая. Дожила... Такую женщину никакие деньги не украсят. Пока молода, крепка телом, не