Философия достоинства, свободы и прав человека - Мучник Александр Геннадьевич

Очень часто, в ответ на данные о чудовищности катастрофы, которая постигла бывшую Российскую империю в эти годы приходиться слышать возражения типа того, что нечто подобное было присуще гражданским войнам и в других странах. Для сведения читателей приведем некоторые данные сопоставимых по значению событий в истории других государств. Так, за все годы Великой французской революции (1789–1794) террор унес по разным данным жизни от 30 до 40 тысяч человек, во время Гражданской войны в США (1861–1865) число убитых достигло порядка 618 тысяч человек, в период Гражданской войны в Испании (1936–1939) — 450 тысяч человек. Вычисление же относительного числа погибших в указанных междоусобных распрях к общей величине населения соответствующих стран оставим на усмотрение наиболее любопытных читателей, поскольку таковое ни в коей мере не является оправданием того остервенения, с которым бывшие подданные императорской России уничтожали друг друга.

В итоге Гражданская война подняла на поверхность такую мутную накипь человеческой подлости и мерзости, что многие горячие головы, ярые адепты революции, вероятно, не раз задумывались над преимуществами даже самого плохого гражданского мира. Гражданская война, как представляется, жестокое наказание населению любой державы, которая демонстрирует устойчивую неспособность разрешать возникающие противоречия правовыми, цивилизованными средствами. Не случайно этот период российской истории получил зловещее наименование «апокалипсиса». По злой иронии судьбы первыми жертвами полного отсутствия Права на территории Российской империи испытали на себе служители отечественной Фемиды. В частности, Е.А. Керсновская в своей книге «Сколько стоит человек» вспоминала: «Шел девятнадцатый — кровавый и необъяснимый по своей жестокости год. Таким он запечатлелся в моей детской памяти, что вовсе не похоже на ту стройную картину становления советской власти, которую спустя десятилетия создали наши историографы, поработавшие над тем, чтобы всему найти объяснение и оправдание…

Доказательством служит тот факт, что в ночь на 20 июня 1919 года все юристы Одессы (судейские) были арестованы на своих квартирах и расстреляны в ту же ночь. В живых, говорят, остались только двое: барон Гюне фон Гюненфельд и мой отец…

Всех юристов, весь «улов» этой ночи — говорят, их было 712 человек — согнали в здание на Екатерининской площади, где разместилось это мрачное учреждение — Одесская ЧК. Заграждение из колючей проволоки. Статуя Екатерины Великой, закутанная в рогожу, с красным чепцом на голове. Шум. Толчея. Грохот автомобильных моторов, работающих без глушителя…». Факты подобной практики приводил в своей знаменитой книге и А.И. Солженицын. В частности, он писал: «Некто Мова из простой любви к порядку хранил у себя список всех бывших губернских юридических работников. В 1925 случайно это у него обнаружили — всех взяли — и всех расстреляли…

Или, в том же году, где-то в Париже собираются лицеисты-эмигранты отметить традиционный «пушкинский» лицейский праздник. Об этом напечатано в газетах. Ясно, что это — затея смертельно раненного империализма. И вот арестовываются все лицеисты, ещё оставшиеся в СССР, а заодно — и «правоведы» (другое такое же привилегированное училище».

Истребляя этих людей, большевистская империя уничтожала по меткому выражению А.Ф. Кони «детей» судебной реформы 1864 г., к введению которой Российская империя мучительно шла всю свою трагическую историю. Истреблению подверглась генерация правоведов, воспитанных на идеалах защиты прав человека, верховенства Права, построения правового государства. Практически, одним только этим актом большевистский режим на корню пресек с трудом зарождающуюся традицию служения идеалам Права, а не идеологии классовой ненависти. Видимо, подобные кровавые расправы следует признать подлинной датой зарождения иезуитской советской «юриспруденции», которая всю свою последующую историю тщательно скрывала свой первородный грех. Основной принцип деятельности оной на территории большевистской державы сформулировал Ф.Э. Дзержинский, заявив: «Для расстрела нам не нужно ни доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все». В большевистском контексте этого принципа следует оценивать и другое его утверждение: «Отсутствие у вас судимости — это не ваша заслуга, а наша недоработка». И, да, при подобном рьяном осуществлении подобной бесчеловечной политики он имел полное моральное право заявить: «Для многих нет имени страшнее моего». Впрочем, точно такие же слова могла бы смело начертать на своих знаменах и вся партия большевиков.

Только имея чёрную душу можно было творить подобные чёрные дела. Чёрные мысли, чёрные души и чёрные дела отличительная черта большевизма, подлинные корни которого таились глубоко в менталитете невежественного, малограмотного крестьянского населения бывшей Российской империи. Как справедливо заметил в упомянутой книге В.А. Коротич: «Большевизм держался на рабстве, генетически вживленном в плоть и кровь, переходящем по наследству».

Причём делали своё чёрное дело новоявленные советские «юристы», используя порожденное практикой большевистской империи расширительное толкование преимущественно всего одной статьи уголовного кодекса. В известной степени можно даже утверждать, что именно эта статья стала фактической конституцией лагерной империи, которая вошла в историю под эвфемизмом Архипелаг ГУЛАГ. О роковой роли этой статьи в судьбе своих несчастных соотечественников писал А.И. Солженицын: «Парадоксально: всей многолетней деятельности всепроникающих и вечно бодрствующих Органов дала силу всего-навсего одна статья из ста сорока восьми статей необщего раздела Уголовного кодекса 1926 года… Но в похвалу этой статье можно найти ещё больше эпитетов, чем когда-то Тургенев подобрал для русского языка или Некрасов для Матушки-Руси: великая, могучая, обильная, разветвлённая, разнообразная, всеподметающая Пятьдесят Восьмая, исчерпывающая мир не так даже в формулировках своих пунктов, сколько в их диалектическом и широчайшем истолковании…

Сформулировать её так широко было невозможно, но оказалось возможно так широко её истолковать… вот… образец широкого чтения… Некий поляк родился в Лемберге, когда тот был в составе Австро-Венгерской империи. До Второй Мировой войны жил в своём родном городе в Польше, потом переехал в Австрию, там служил, там в 1945 и арестован нашими. Он получил десятку по статье 54-1-а украинского Кодекса, то есть за измену своей родине — Украине! — так как ведь город Лемберг стал к тому времени украинским Львовом! И бедняга не мог доказать на следствии, что уехал в Вену не с целью изменить Украине! Так он иссобачился стать предателем…

Где закон — там и преступление… Булатная сталь 58-й статьи, опробованная в 1927, сразу после отковки, омоченная во всех потоках следующего десятилетия, — с полным свистом и размахом была применена в атаке Закона на Народ в 1937-38 годах». По сути, уголовный кодекс лагерной империи позволял штамповать преступников в немыслимых масштабах из людей, вся вина которых заключалась лишь в том, что их угораздило оказаться не в нужное время и не в нужном месте, а именно в большевистском безвременье СССР. Как отмечал А.И. Солженицын: «А истинный посадочный закон тех лет был — заданность цифры, разнарядки, развёрстки. Каждый город, район, каждая воинская часть получали контрольную цифру и должны были выполнить её в срок. Всё остальное — от сноровки оперативников…

Объединить ли всё теперь и объяснить, что сажали безвинных? Но мы упустили сказать, что само понятие вины отменено ещё пролетарской революцией, а в начале 30-х годов объявлено правым оппортунизмом! Так что мы уже не можем спекулировать на этих отсталых понятиях: вина и невиновность…