Философия достоинства, свободы и прав человека - Мучник Александр Геннадьевич

Троцкий до революции не был большевиком. Надо сказать, что это — большой комплимент. Члены ленинской большевистской организации были публикой, погрязшей в интригах, грызне, клевете, компания аморальных паразитов. Троцкий не выносил ни нравов, ни морали этой компании. И даже жил не за счет партийной кассы и буржуазных благодетелей, как Ленин, а зарабатывал на жизнь трудом журналиста (еще до войны я читал его статьи в «Киевской Мысли»). Не приняв специфической морали Ленина, он был в отличие от него человеком порядочным. Хотя и фанатик, и человек нетерпимый в своей вере, он был отнюдь не лишен человеческих чувств — верности в дружбе, правдивости, элементарной честности. Он действительно не был ленинским большевиком».

Но каковыми бы ни были личные качества «архитекторов» Красного проекта, историческая трагедия заключалась в том, что победившее под их предводительством в Гражданской войне большинство крестьянского населения бывшей Российской империи понятия не имело, какими личными мотивами, взглядами и убеждениями эти «архитекторы» руководствовались при захвате власти в октябре 1917 г. Само же это крестьянское большинство, как я уже отмечал ранее, в действительности, руководствовалось вековой лютой ненавистью к власть предержащим, которых наконец-то можно было легально унижать, истязать, грабить и убивать. Любопытно, что подобная подспудная ненависть «простого народа» сопровождала и весть о содержании приговора суда по делу декабристов от 13 июля 1826 г., на что обратил внимание М.А. Алданов, сославшись на доклад одного из секретных агентов той эпохи: «Начали бар вешать и ссылать на каторгу, жаль, что всех не перевесили, да хоть бы одного кнутом отодрали и с нами поравняли; да долго ль, коротко ли, им не миновать етого». И, да, в 1917 г. не миновали!

Таким образом, сия исконная сословная ненависть крестьян к «барам» копилась веками, но вот всеобщую легальность оной придали, обосновали и обеспечили главари большевистской партии, которые потому и стали вождями «простого народа», что в полной мере сначала выразили, а затем возвели в силу закона потаенные чувства этой части населения разрушенной царской России. Именно поэтому данная крестьянская по своему классовому составу масса населения, наводнившая ряды большевистской партии уже Сталинского призыва, с бешенным сладострастием обрушило свою потаенную страсть убивать власть предержащих уже на головы соратников и сподвижников самих авторов Красного проекта, некоторые из которых стояли у истоков всех русских «революций», включая Октябрьский переворот.

Об этом трагическом бумеранге судьбы писал в своей книге «Сталин. Вся жизнь» Э.С. Радзинский: «Весь 1937 год уничтожали старых революционеров, тех, кто сотворил обе революции, — левых и правых эсеров, стариков-народовольцев, анархистов. Камеры объединили непримиримых врагов: меньшевиков, большевиков, эсеров и уцелевших аристократов. Столько лет они боролись друг с другом — чтобы встретиться в одной тюрьме. Рассказывали про полубезумного кадета, который катался от хохота по полу камеры, глядя на этот Ноев ковчег революции… Всех их успокоила ночная пуля. Было ликвидировано знаменитое «Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев», вокруг которого группировались старые большевики, и журнал «Каторга и ссылка». Членам «Общества» и сотрудникам журнала предоставилась возможность познать ссылку и каторгу в основанном ими государстве. И сравнить с царскими…».

Подобный крутой вираж истории вполне объясним с социально-психологической, социологической точки зрения полным отсутствием каких-либо азов, даже элементарных зачатков понятий о достоинстве, свободе и правах человека, в общем всего того, что ныне именуется правовой культурой в головах новоявленных строителей «нового мира» на руинах императорской России. На это обстоятельство обратил внимание известный российский социолог Лев Дмитриевич Гудков, заметив, что и по сей день «мы имеем общество, в котором правовой культуры в современном смысле практически не было. Общество, которое вышло из репрессивного государства, а перед этим была ещё предшествующая фаза — для крестьянской страны проблема… современного права не стояла». Стереотип поведения крестьянского населения, практически, полностью обделенного правовой культурой, определял судьбу Российской империи на протяжении всех исторических эпох. Любопытно, но на эту особенность социальной психологии крестьян царской России обратил внимание ещё в своих знаменитых путевых записках «Россия в 1839 году» маркиз Астольф де Кюстин (1790–1857), отметив, что в качестве одной из заметных черт национального характера бросается в глаза «методичная, бесстрастная и неизменная жестокость мужиков». И далее выдвинул предположение, о котором можно смело сказать, что его автор как в воду глядел: «Если кому-нибудь когда-нибудь удастся подвигнуть русский народ на настоящую революцию, то это будет смертоубийство упорядоченное… Деревни на наших глазах превратятся в казармы, и организованное кровопролитие явится из хижин во всеоружии…». Да, действительно, большевистское государство на всех этапах своего исторического бытия вплоть до краха СССР, по сути, и было «упорядоченным», «организованным» в одну большую советскую «казарму» стереотипом поведения крестьянского населения бывшей императорской России. Так вот сей глубоко укоренённый в менталитете, архетипе русского мужика стереотип поведения, который сначала вырвался наружу благодаря упомянутому военно-государственному перевороту 1917 г., а затем восторжествовал и всесторонне раскрепостился в процессе последовавшей за ним русской смуты и стал предтечей всех несчастий, которые обрушились на голову бывшего населения разрушенной царской России. А на войне, как на войне, даже если по обе стороны баррикад бывшие подданные одной державы.

Кто-то из историков заметил, что на полях гражданской войны сражалась одна армия, разделенная смутой на своих и чужих. При этом жестокость с обеих сторон не знала пределов, поскольку стала лишь внешним проявлением глубоко и давно укорененной внутренней ненависти человека к человеку на бескрайних просторах бывшей императорской России. К великому сожалению, та беспрецедентная жестокость, которая была проявлена во время Гражданской войны бывшими подданными Российской империи по отношению друг к другу не стала уроком не только для населения СССР, но и для граждан образовавшихся на его руинах суверенных держав. Как не удивительно, но в каждой из таковых нашлись ура-патриоты, которые возжелали свалить вину за то неизбывное горе, которое их предки обрушили на головы друг друга на злые козни неких инородцев, иностранцев, иноверцев. Вместе с тем корни этой жестокости следует искать не в происках злой воли неких потусторонних сил, а непосредственно в глубинах, в исконной почве традиционного российского бытия, в сути Русской Системы. Здесь вполне уместно привести известные строки из стихотворения Александра Аркадьевича Галича (1917–1977):

Опять над Москвою пожары,

И грязная наледь в крови.

И это уже не татары,

Похуже Мамая — свои!

Но для некоторых народов признать свою вину в своих бедах непосильная задача. Как правило, они и впредь готовы падать жертвами своей ненависти друг к другу, кляня попутно на чём свет стоит одних и тех инородцев, иностранцев и иноверцев. Такова традиция невежества. Восточная мудрость гласит: «Лучше притеснение от султана на сто лет, чем притеснение подданными друг друга хотя бы на один год». Гражданская война — самая тяжкая форма притеснения жителями одной страны друг друга.

В быту нередко можно услышать поговорку: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Перефразируя это наблюдение, можно смело утверждать: то, что в мирное время у людей таится в глубине души, во время гражданской войны безжалостно выплескивается наружу. История того, сколь нещадно население России истребляло друг друга во время горячей фазы Гражданской войны, — яркое подтверждение этой горестной закономерности. Жертвами этой вакханалии ненависти пало примерно 12 миллионов человек. В их числе около 2 миллионов 500 тысяч человек было убито и умерло от ран в качестве непосредственных участников военного противостояния; не менее 2 миллионов пало жертвой жесточайшего террора, развязанного противоборствующими сторонами; порядка 7 миллионов человек погибло от голода, холода и различного рода эпидемий (тифозных, холерных, малярийных и прочих). Страну, по ряду данных, покинуло от 1 миллиона 500 тысяч до 2 миллионов человек. Таковой оказалась непомерная цена той ненависти друг к другу, которая столетиями накапливалась в сердцах подданных Российской империи и которая прорвалась наружу после военно-государственного переворота 1917 г. в виде жуткой русской смуты, а благодаря большевикам была ещё и возведена в ранг внутренней политики большевистской империи. В конечном итоге правы оказались те, кто утверждал, что «большевизм есть несчастье, но несчастье заслуженное».