Избранные произведения в 2-х томах. Том 2 - Вадим Собко

В бою настал перерыв. Так всегда бывает после атаки. Тем, кто захватил новые позиции, нужно было время, чтобы обжиться на них и готовиться к отражению контратаки. Тем, кто отошёл, снова нужно было думать о наступлении.

— Папа Морис! — позвал Шамрай, рассматривая поле боя.

— Я здесь, — послышался в ответ тихий голос из соседнего уцелевшего окопа.

Шамрай увидел Мориса Дюрвиля, сидевшего на дне окопа и внимательно рассматривавшего свою ладонь.

— Папа Морис, что с вами? Вы ранены?

— Страшно болит рука. А крови нет… Ничего, скоро обойдётся. Я живучий.

— Правильно. Вам нельзя умирать. Вы же командир отряда, — пытался подбодрить старого шахтёра Шамрай.

— Да, я командир отряда, — сказал, тяжело ворочая языком, контуженный Дюрвиль.

Нечеловеческим усилием воли он поднялся, встал на ноги, выпрямился и, до пояса высунувшись из окопа, посмотрел кругом. Его лицо, забрызганное глиной, почерневшее от сажи и дыма, казалось, обросло густой бородой. Всегда блестевшие улыбкой глаза погасли.

— Сколько нас осталось? — спросил он.

— Я тоже хотел бы это знать, — ответил Шамрай.

Считать долго не пришлось. В живых осталось всего восемнадцать человек. Семь было ранено. Тридцать два — убито. В отряде Шамрая потерь меньше — убит один человек. Итак, боеспособных тридцать два бойца.

— Шахтёры хорошо воевали, — сказал Шамрай.

— Французские шахтёры хорошо умирали, — медленно, превозмогая боль, проговорил Морис Дюрвиль. — Воевали они плохо.

— Нет, неправда, — возразил Шамрай. — Они и воевали хорошо. Вы сможете командовать отрядом, у вас хватит сил?

— Я буду командовать, — ответил Дюрвиль. Стараясь не потерять сознания от боли в затылке, он выговаривал каждое слово по возможности чётко, раздельно и ясно.

За кустарниками, где залегла немецкая пехота, стало заметно оживление, послышались команды.

— Будет атака? — голова Дюрвиля на негнущейся, закоченевшей шее тяжело повернулась в сторону Шамрая.

— Нет, они окапываются. Прикажите своим ребятам — пусть изредка тревожат их из пулемётов.

— Который сейчас час? — спросил Дюрвиль.

— Уже далеко за полдень.

— До вечера продержимся?

И хотя никакой уверенности не было у Шамрая, голос его прозвучал твёрдо, почти весело:

— Конечно.

— Где Жаклин? — спросил с тревогой Дюрвиль.

— В госпитале.

— Если она придёт к тебе, успокой её, скажи, что я жив и здоров.

— Хорошо, скажу. А пока полежите, папа Морис.

— Полежу, ладно, — согласился шахтёр.

— Я посмотрю, что там, у соседей. И сейчас же вернусь, — сказал Шамрай.

Возле пушки распростёртый на почерневшей, опалённой вокруг земле умирал капитан Колосов. Шамрай понял это сразу. Скорбная и беспощадная тень смерти коснулась иссиня-бледного лица капитана — ошибиться было невозможно. Уже не помогут доктора!

Шамрай много раз видел смерть. Этот переход от жизни, полной действий, волнений, тревог и радостей, к холодному покою поражал его всегда своей трагичностью. Всё внешне оставалось в первый момент прежним, как и было в человеке, — лоб, глаза, губы. Но где-то в глубине груди перебит тоненький нерв, сосуд, связывающий человека с жизнью, оборвался, и всё — нет человека. А изменилась совсем какая-то малость. Всего-на-всего повреждён тоненький нерв.

— Колосов, — крикнул в отчаянии Шамрай. — Колосов…

Капитан с трудом расщепил тяжёлые веки, на Шамрая осмысленно посмотрели светлые, полные муки глаза. Губы беззвучно шевельнулись, но слов Шамрай не расслышал. Видно, мысль была ещё сильнее надвигающейся смерти, в глазах сверкнула искорка ясного сознания, губы шевельнулись вновь.

— …Ско-рик, — произнёс по слогам капитан, — Скорик… — Капитану, видно, нужно было выговорить ещё одно слово, всего одно, очень важное слово — это понял Шамрай по глазам капитана, но именно на, это у Колосова не хватило сил. Глаза медленно меркли, покрываясь тенью, стекленели, а губы скривила смущённая виноватая улыбка, будто капитан хотел попросить прощения за слабость, за свою несвоевременную смерть и за бессилие сказать что-то очень важное. И, видно, очень нужное.

Какую тайну унёс с собой в могилу капитан Колосов?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

На другой день к полудню немцы захватили пригород, где прежде небольшие уютные домики были отгорожены от улицы зелёными садами, полными спелых, сочных, будто кровью налитых вишен. В чёрные безжизненные головешки превратились теперь эти прекрасные вишнёвые сады, а милые чистенькие домики — в руины или пожарища.

Сейчас бой шёл на улицах города. Гитлеровцы сунулись было с танками и сразу отступили, в городе танк слеп и беспомощен. Танкистам в смотровые щели не видно, что происходит на уровне второго или третьего этажа, а оттуда-то и летели в них гранаты. Именно поэтому немцы отступили, снова принявшись молотить по улицам из пушек, выбивая партизан из каждого дома. Тучи чёрного дыма нависли над городом. Пожары превращали улицы в дымные огненные коридоры, но Терран держался.

Водонапорная башня, наблюдательный пункт капитана Габриэля, уже давно рухнула. На счастье, это случилось ночью — Габриэля там не было, и он поэтому уцелел. Теперь его командный пункт помещался в глубоком подвале вокзала.

Немцы изменили тактику. Ведь бой шёл не за город, а за время. Конечно, хорошо было бы уничтожить всех партизан до единого, но, очевидно, для этого потребовалось бы несколько дней. Значит, осталось одно — вышибить отряды партизан из города, вынудить их отступить. Может быть, почувствовав надежду на спасение, они не будут так отчаянно защищаться? Городок Терран необходимо взять и как можно скорее сделать узлом немецкой обороны. Войска противника приближаются. Если Терран хорошенько укрепить, их танки будут топтаться на месте денька два, а то и три — так удачно залёг городишко между холмами. Поэтому нужно освободить партизанам путь на юг и запад — мол, сделайте одолжение, бегите, никто и не думает вас преследовать, только оставьте честно и благородно этот город. А одновременно усилить наступление с севера и востока. Расчёт был психологически точным. Одно дело — биться в окружённом городе, зная, что спасения тебе нет, и совсем другое — сдерживать атаку, когда за твоей спиной свободны все пути-дороги для отступления. Повернись и беги в своё удовольствие. Всего и дела-то. Так неужели не бросят Терран партизаны? Разве им жизнь не дорога?

Не бросили. Не побежали. Может, даже наоборот, ещё крепче вцепились в каждый дом, каменный забор, в каждый дотла выгоревший двор.

Теперь немцы рвались к вокзалу, и Шамрай, ставший после смерти Колосова командиром отрада, приказал Гиви Джапаридзе с группой в десять человек бывших пленных идти в контратаку. Из улицы, которая вела к вокзальной площади, Гиви выбил немцев, но оттуда его самого ребята принесли на носилках уже мёртвым. Даже попрощаться с ним не пришлось Роману Шамраю. После гибели капитана Колосова — это новая боль, новая невосполнимая утрата. Может, ему самому вместо Гиви надо было бы идти в контратаку?

Но это сомнение в правильности своего приказа тут же исчезло. Будет ещё контратака, для него последняя, не за горами она. В этом можно было не сомневаться.

Сейчас его уже тревожит только мысль о Жаклин. В район больницы, где разместился лазарет, падает много снарядов. Как она там? Жива ли?

Неужели на свете когда-нибудь всё-таки настанет тишина. На чистом бездымном небе взойдёт солнце, осветит росистые луга… И они с Жаклин под этим мирным небом будут по-настоящему счастливы. Разве они не могут быть счастливы?

Нет, пока не могут.

Немцы оправились, перегруппировались и снова пытаются прорваться к вокзалу. Правда, на этот раз немного левее. Там держит оборону Робер Коше. Его ребята ловкие, почти все в прошлом солдаты, но их очень мало.

Капитан Габриэль прислал Шамраю со связным приказ — быть готовым прийти на помощь соседу. Шамрай и сам всё отлично видит. Не километры, а сотни, даже, пожалуй, десятки метров разделяют их отряды. Он готов к контратаке.

На отряд Коше немцы бросили свежую роту. Тактика их обычна: десять минут молотила артиллерия, потом — автоматные очереди и разрывы гранат — сама атака. Ничего не скажешь, методично обескровливают немцы партизанские отряды. Каждый убитый партизан для них победа. Замены ему не будет.

Отряд Робера Коше не отступил. Однако гитлеровцы короткими перебежками приближаются к вокзалу всё ближе и ближе. Но почему же почти перестали стрелять ребята Коше? Почему бы это? «Так там же почти никого не осталось в живых, — с ужасом догадывается Шамрай. — И путь немцам к центральной площади свободен». Нужно остановить немцев. И немедленно! Если не сделать это сейчас, будет поздно.

— За мной, ребята! — крикнул Шамрай. — Стрельцов, ты останешься здесь. Держись!