Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

Ночные кутилы вовсю фланировали из одного трактира в другой, кареты развозили ночных гостей, и мы незаметно для посторонних глаз добрались до Бастайгассе, внезапно оказавшись у окрашенной в темно-красный цвет двери. Над дверью виднелась перекладина, на которой были развешаны пестрые шелковые подвязки. В остальном же дом ничем не отличался от остальных зданий.

— С этой минуты молчим, как рыбы, — прошептала Лизи, — ни слова не говорим. А если придется что-то сказать, изменяем голоса. Говорите более низким голосом. Не забывайте, что вы молодой мужчина!

Она откинула вуаль, потянула за железную ручку, торчащую в стене. — Изнутри послышался звонок, вслед за которым раздались шаги. В двери открылся глазок, и из него на нас уставилась пара пристальных глаз, после чего дверь слегка приоткрылась, и мы проскользнули внутрь.

Перед нами стояла черноволосая женщина в темно-красном вечернем платье с огромным кринолином, с острыми карими хищными глазками и темным пушком над верхней губой. Ее декольте, из-под которого виднелась полная белая грудь, было более чем смелым. От дамы исходил запах мускуса. Эту женщину я еще никогда в Эннсе не видела.

— А, гости из Испании, — радостно приветствовала она нас, поднося к нашим лицам фонарь, в котором горела одна свеча. — Давно не удостаивали честью. — Ее глаза остановились на сверкавшем бриллиантовом крестике на шее Лизи. — Уже наслышана, что вы взяли крупный куш. Вы прямо нарасхват у самых высоких особ. Поздравляю вас, Мануэла.

— Каждый устраивается, как может, — скромно заметила Лизи.

— Мои дела тоже ничего. — Женщина закрыла за нами дверь на засов. — Посетители час от часа становятся все знатнее. Да, моя дорогая, вы этого еще не знаете. Сейчас у нас программа, как в настоящем кабаре. Хорошо, что пришли к нам. Мы сегодня работаем позже обычного, далеко за полночь. После половины одиннадцатого ожидается очень знатная компания. Исключительно высокие персоны. Как раз вам под стать!

Лизи взяла меня под руку:

— Прошу прощения, со мной мой милый друг Мориц. Желает познакомиться с вашим знаменитым заведением. Хочу попросить уединенное местечко, где-нибудь сзади, в укромной нише, если можно!

Женщина поднесла фонарь к моему лицу и отпрянула в ужасе.

— Боже милостивый! Сколько же ему лет?

— Двадцать один год, — быстро проговорила Лизи.

— Не морочьте мне голову. Ему самое большее четырнадцать. Наверное, еще ходит в кадетское училище. А форму позаимствовал где-нибудь. Нет, так не пойдет. Вы, Мануэла, можете остаться, но мальчонке нельзя!

— Но там, в темном уголке, его никто не увидит.

— Это еще неизвестно. Не хочу неприятностей с властями… Надо же, именно сегодня явиться сюда с младенцем…

— Один момент, — Лизи открыла свой красный кружевной ридикюль в стиле мадам Помпадур и вынула оттуда монету, — возьмите, пожалуйста. Я сегодня плачу сама.

Затем они некоторое время объяснялись по-польски, и когда Лизи наконец закончила, женщина схватила меня за подбородок со словами: «Кожа как у девчонки. Смотри у меня, маленький Мориц, — и, обращаясь к Лизи, добавила, — вторая ниша справа, занавеси опустите. Если будет контроль, я вас предупрежу».

Она провела нас через вторую дверь по темному проходу, и вдруг мы услышали мужские голоса, женский смех, взвизгивания, пение. Ага, подумала я, веселый дом — это ведь дом, в котором надо веселиться. И вот мы уже оказались в затемненном переполненном помещении, обтянутом красным шелком. Даже потолок красный, как скатерти и стойка. На керосиновые лампы надеты желтые абажурчики, имитирующие свет свечей. Воздух был очень тяжелым. Еще чуть-чуть, и можно было бы сказать, что здесь дурно пахло. Я уловила запахи мускуса, туалетного мыла, лаванды, пота вперемешку с пивом и табаком.

Пахло табаком! Непостижимо: ведь в комнате находились дамы. Ни при каких обстоятельствах нельзя курить в присутствии дам! — Эрмина рассказывала мне, что английская королева Виктория во всех своих дворцах запретила курение под страхом строгого наказания. Какой же здесь дурной тон!

Я ожидала увидеть веселое общество. И что же предстало моему взору, когда глаза привыкли к темноте? Солдаты в грубом форменном тряпье, и… половина из них, к тому же, выглядели явно нездоровыми. Некоторые развалились на своих сиденьях. Другие лежали прямо на столе, опершись о стенку, — отвратительное зрелище! Впервые в жизни я видела солдат в униформе, которые не стояли навытяжку или не шагали по струнке.

— Лизи, — прошептала я, — что здесь происходит? Уж не эпидемия ли в городе?

Лизи снова опустила вуаль и пробормотала что-то непонятное.

— У них что, паралич?

— Да, тяжелый паралич, — уже громче сказала Лизи, — паралич головы.

— Это инвалиды?

— При смерти от шнапса, дорогая барышня.

— Что?! Они умирают?

Лизи ухмыльнулась.

— Проспиртованы! Все вусмерть пьяны!

Я чуть было не подавилась, пораженная. Вот что бывает с людьми, когда они напиваются. Интересно! Впервые в жизни я воочию увидела пьяных мужчин. Теперь мне стало ясно, почему Эннское общество борьбы с пьянством ставило пиво, водку и вино наравне с ядом.

Странно было видеть здесь и генерала, опустошившего девять рюмок шнапса одну за другой, причем еще до того, как подали венгерский ужин. И несмотря на это, мундир сидел на нем превосходно, держался он безукоризненно, взгляд был острым. Его состояние выдавали только несколько замедленная речь и избыток латинских выражений.

Дело в том, что каждый офицер, приступая к службе в Эннсе, должен пройти боевое крещение: он наносит визиты своим товарищам, и каждый из них предлагает ему выпить рюмку шнапса. Хотя ему приходится принять изрядное количество спиртного, в тот же день он должен, сохраняя прямую походку, появиться еще и в казино или в «Черном орле». Если не выдерживает — он не мужчина!

Сколько же, скажите на милость, должны были выпить эти представители сильного пола?

— Не останавливайтесь. Идите дальше! — придерживая меня рукой, сказала Лизи. — Все время прямо, потом направо. Или подождите, лучше я пойду вперед, а вы — за мной.

Прямо перед нами стояла длинная стойка, а перед ней, сгрудившись, как стадо гусей, и так же весело гогоча, толпились глупые бесовки, как их назвала Лизи, — те самые дамы сомнительной добродетели. Когда мы поравнялись с ними, они замолкли, опустили веера и уставились на нас.

Я тоже не могла оторвать от них взгляда.

Никогда в жизни не видела таких расфуфыренных в пух и прах женщин! Они были похожи на попугаев из тропической Африки. Щеки, губы и глаза были размалеваны до предела, волосы взбиты в немыслимые башни на голове, и из них торчали всевозможные перья, живые цветы, бусы из жемчуга, заколки, бархатные ленты, украшения в виде бабочек, блестки в форме сердечек и стеклянные гребни, украшенные стразами.