Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

Такая прическа была в моде, когда я была еще совсем ребенком. Причесанные на такой манер женщины всегда напоминали мне мопсов. Но странное дело! Эта женщина не вызывала во мне отвращения. От нее исходила какая-то наивная хитрость и удаль, которые создавали хорошее настроение. Она улыбнулась публике, присела на табурет в виде обрубленной классической колонны, лихо растянула свою серебряную гармонику и с размахом ударила по клавишам, извлекая аккорды, которые публика встретила пронзительным свистом.

— «А в заднице такая тьма», — начала она свои куплеты. Пела она непоставленным, но звучным от природы голосом, и солдаты, знавшие эту песню, тут же подхватили хором припев: «Да-да, такая тьма! А что же может быть здесь кроме тьмы?»

— Дурацкая песенка, — прохихикала Лизи, после чего последовало еще, по меньшей мере, пятнадцать строф, смысл которых не всегда был мне понятен. Когда песня закончилась, у входа в зал началось какое-то волнение — прибыла новая компания. Вошли элегантные породистые офицеры в идеально скроенных, облегающих фигуру мундирах, совершенно не вписывающиеся в это общество: длинные сабли, белые перчатки, самоуверенный взгляд. Это явилась компания Габора — двенадцать человек, все высокого роста и в прекрасном настроении. Хозяйка заведения лично проводила их к зарезервированным столикам перед сценой.

Более или менее трезвые солдаты поспешно застегнулись на все пуговицы, но офицеры жестом успокоили их: дескать, не бойтесь, мы ничего не видим, ничего не слышим, нас здесь вообще нет!

Толпа размалеванных девиц у стойки вдруг зашевелилась, и я страшно заволновалась. Кто из этих гиен рискнет наброситься на Габора? Зора показала на него пальцем, пошепталась о чем-то с курящей трубку великаншей и разразилась раскатистым смехом. Что же мне делать, если он снова позволит укусить себя? Безмолвно сидеть и наблюдать? Нет уж, этого я не потерплю. Но подняться и дать пощечину, как сделала Лизи, я тоже не могу… или могу? Во всяком случае, если Габор не будет решительно сопротивляться, я никогда больше не заговорю с ним! Ноги моей не будет в манеже! Он для меня перестанет существовать!

От волнения у меня начались колики в животе. Зачем я сюда пришла? Но раскаиваться было поздно!

Господа офицеры расселись по своим местам, заказали напитки, закурили сигары. Однако в сторону стойки никто не делал никаких знаков, не выражал желания пригласить кого-то из девиц. Они общались между собой. Лизи заглянула в зал сквозь щель в занавесе и быстро обернулась ко мне.

— Вижу маленького эрцгерцога Лео, — зашептала она, — за средним столиком. Его прозвали Пипси, за писклявый голос — пищит, как девчонка. Милейший малый. Сидит рядом с Аттилой. Видите, такой маленький и нежный юноша? Лицо гладенькое, бреет бороду, как мальчишка-посыльный. Щечки, как у барышни. Вон он, только что снял саблю.

Эрцгерцог?! Я чуть было не свернула шею, чтобы получше рассмотреть эрцгерцога. Действительно, это был он. Близкий родственник Ее Величества императрицы — а может быть, и мой тоже? В этом притоне?

— Очень знатный господин, — продолжала Лизи, — еще ни одной шлюхе не удалось совратить его. Всегда говорит «нет»! Но дает щедрые чаевые. Очень галантный кавалер.

— Эрцгерцог уже бывал здесь? — спросила я, не веря своим ушам.

— Кажется, бывал. — Лизи поднялась и привстала на цыпочки. — Милостивая барышня, как интересно: русский князь тоже здесь. Он живет не в Эннсе. Вообще-то, его недолюбливают! Слишком заносчивый и надменный. Вон он — тощий, с темными волосами, за столиком слева от Пипси. Как раз снимает перчатку.

— В белом мундире?

Лизи кивнула.

— Какой элегантный!

— Да, но шалопай, бездельник, девок портит направо и налево, даже сестрами своих дружков не брезгует. У себя на родине его уже терпеть не могут, поэтому услали за границу путешествовать, чтобы не натворил чего дома.

— Лизи, и это великий князь?

— Да, князь. В семье не без урода.

Не знаю, почему, но вдруг от моих угрызений совести не осталось и следа. Значит, этот притон годится для эрцгерцогов и князей? Для тех, кто служит образцом приличия и добродетели? Для тех, кому подражает вся страна? Я не могла удержаться от улыбки. Разве Эрмина не твердит все время, что надо ориентироваться на высшие круги? Что ж, я так и поступила. Если в притон могли прийти эти люди, то почему я не могу этого сделать?

Особенно забавным мне казалось то, что непутевых князей посылают путешествовать по миру подобно тому, как дурных детей в простых семьях запирают в подвал. Непутевые князья! Неужели такое возможно? Значит, Эрмина ошиблась. Она не всегда бывает права и тоже может ошибаться… Но что там происходит при свете фонарей?

Толстуха певица покинула сцену. За старенький рояль коричневого дерева, стоявший слева перед сценой, уселся бородатый пианист в красном концертном фраке. Что это был за рояль! Впервые в жизни я видела его без чехла, который обычно свисает до самого пола. Сейчас же ножки были открыты. Ну и зрелище! У меня перехватило дух. Но то, что последовало за этим, затмило только что увиденное.

— Джентльмены!.. — добродушная полька с хищными глазками распростерла объятия и склонилась в глубоком поклоне перед компанией Габора. — Сегодня я приготовила для вас сюрприз столетия. Мне посчастливилось ангажировать для нашего вечера артистку, знаменитую певицу, неописуемую красавицу, кумира всей Баварии, любимицу всей Пруссии. Тот, кто однажды увидел ее, не забудет до конца своих дней. Господа, вот и она сама: неповторимая, очаровательнейшая, незабываемая Лори Накедай[14]. Мюнхенская Лорелея!

Пианист с внешностью циркового распорядителя исполнил оглушительный туш, и в свете фонарей появилось весьма странное существо. Была ли это та самая певица? Я не поверила своим глазам.

— Да, красавицей ее не назовешь, — заметила Лизи, — это, скорее, гадкий утенок, который так и не стал прекрасным лебедем.

— Она тоже забыла одеться, — прошептала я и почувствовала, как у меня начинает потеть под париком голова.

— С таким именем и не надо одеваться, — пробормотала Лизи, и в этом была железная логика. — К тому же, на ней все-таки что-то есть.

Итак! Во-первых, певица держала в руках большой половник. Весь ее туалет составлял белый фартук, завязывающийся сзади, под которым не было абсолютно ничего! Ни туфель, ни чулок, ни кринолина, ни платья, ни корсета. И это все на глазах у публики! Я сидела, застыв от ужаса. Нет! Этого не может быть! Мир вот-вот рухнет! Каждому понятно, что показывать свою наготу — самый мерзкий грех. Никогда нельзя обнажаться, даже дома. Мыться и купаться надо в рубашке, а это чудовище… здесь… выставляет напоказ свои ноги! И свои локти! И колени! Руки, плечи, шею и пальцы ног! И свои жирные груди!