Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

Боже! А как она смеялась, отвешивая поклоны до земли! И все это только для того, чтобы Габор мог видеть ее необъятный бюст. И, представьте себе, он не отводил от нее взгляда.

— Лизи! Неужто эта дрянь не боится попасть в ад?

— Почему она должна попасть в ад?

— Но ведь это смертный грех! На сцене — и голая?

— Здесь это не грех. Здесь это весело!

Господа при виде такого безобразия действительно веселились. Они перемигивались с благожелательными улыбками. Солдаты ревели от восхищения, хлопали в ладоши и свистели, стуча по полу своими тяжелыми сапожищами так, что звенела посуда. Лорелея победоносно внимала всеобщим восторгам. Размахивая половником, как дирижер дирижерской палочкой, и раскачивая бедрами, она начала петь. Голос у нее был высокий и пронзительный. Пианист, с улыбкой до ушей, аккомпанировал ей в такт резкими пружинящими аккордами:

Эй, люди добрые, взгляните на меня,Неужто я вам не нравлюсь?Я вам не какая-то строгая девица,Я кругленькая, как мячик,Ножки короткие, а ляжки толстые,А стопы, как для свиного студня…

Она лихо отплясывала по всей сцене, поднимая руки над головой. И тут я увидела: под мышками у нее росли волосы. Волосы! Под мышками! В этих местах у меня было голым-голо. Наверное, эта женщина была уродкой, но сама об этом не догадывалась. Боже мой, она сошла с ума! Носится по сцене, как угорелая. Фартук на ней сзади вдруг распахнулся, и на свет вылезло нечто невыразимое: голое белое жирное тело!

Не в силах пошевелиться, я уставилась на эту круглую, мясистую, разделенную на две половинки массу, на которой явственно выделялись две ямочки. Эту часть тела я не видела даже у себя самой.

Так вот каков человек сзади?! Какая мерзость!

Значит, и я так же ужасно выгляжу? Катастрофа! Любая кобыла лучше, потому что эта часть тела у нее скрыта под длинным хвостом!

Лорелея вдруг остановилась и запахнула фартук. Потом схватилась за голову, ловко расстегнула заколку — и по ее обнаженной спине заструился поток золотисто-рыжих кудрей. Зрелище почти театральное! Она действительно выглядела как легендарная дева Рейна — и только половник в ее руке совершенно не подходил этому образу.

Но, похоже, половник никому, кроме меня, не мешал.

Солдаты повскакали со своих мест и, засунув большие и указательные пальцы в рот, свистели так, что звенело в ушах. Лизи презрительно покачала головой и что-то крикнула, чего я не могла разобрать. Шум стоял невообразимый.

— Говори громче, Лизи. Я ничего не слышу.

Лизи наклонилась ко мне:

— Все фальшивое, — закричала она мне на ухо. — Волосы крашеные… носит накладку из волос… таланту никакого… глотка луженая, орет, как оглашенная… вот видите, какие мужчины дураки? Им все это нравится.

«Певица» спела еще пять строф, продолжая мучить меня. Дважды она половником показала в сторону Габора, трижды посылала ему воздушные поцелуи. Многие офицеры, которых я не знала, повскакали с мест и громко зааплодировали.

Солдаты, которым офицеры загородили сцену, вскарабкались на стулья, размахивая фуражками и бокалами. На пол полетели бутылки, столы качались, и когда эта бесстыжая тварь наконец закончила свое выступление, разразился оглушительный, нескончаемый шквал аплодисментов со свистом. Шум усиливался с каждой новой строфой. И сейчас он достиг своего апогея!

Как же вел себя мой Габор? Слава тебе Господи! Он не поднялся со своего места, как остальные. Продолжал сидеть прямой, как струна, рядом с Аттилой и эрцгерцогом. Те, в отличие от других, тоже не пошевельнулись. Габор даже ни разу не похлопал в ладоши.

Пианист забрался на сцену к Лорелее, и оба стали раскланиваться во все стороны. Затем Лорелея швырнула половник в задние ряды публики движением, каким невесты бросают свадебные букеты. Половник приземлился около стойки, где тотчас же началась какая-то возня.

— Поцелуй тому, кто вернет мне мой половник, — скрипучим голосом прокричала она в зал, привстав на цыпочки и удовлетворенно наблюдая за потасовкой, которую заварила.

Русский князь встал и, поправляя свой белый мундир, крикнул певице.

— Не желаете ли выпить? Позвольте пригласить вас к нашему столу!

— Большое спасибо, — Лорелея польщенно поклонилась, сошла со сцены, сделала князю книксен и прыгнула на колени… Аттилы! Она обвила его шею голыми руками и впилась губами в его рот, как пиявка. Борис, князь из России, брезгливо посматривал в их сторону.

Затаив дыхание, я следила за происходящим. Все во мне кипело от ревности. Аттила был моим поклонником, и, если верить Габору, — довольно пылким. И этот самый Аттила не дал ей пинка! Он позволил обнимать и целовать себя и все еще держит эту дрянь в своих руках?

Лизи весело кивнула головой.

— Я так и знала, — удовлетворенно сказала она, — что эта Лорелея глупа, как пробка. Куриные мозги! Слева сидит настоящий князь, да еще и пригласил ее! И на кого же она вешается? На бедного лейтенанта, у которого ни черта нет, в кармане пусто, разве что выиграет в карты… — Она умолкла, потому что как раз в этот момент какой-то ефрейтор, ухмыляясь и скаля зубы, протянул Лорелее ее половник. Она взяла половник, смачно поцеловала служивого в губы и снова занялась Аттилой.

— Сейчас еще раз облобызает бравого ефрейтора, с нее станется, — вне себя от возмущения сказала Лизи, — она еще глупее, чем я думала. Да, эта дурища с накладными волосами далеко не пойдет. Знаю я таких.

Русский князь Борис снова сел на свое место, скривил тонкие губы, поднял правую руку и щелкнул пальцами в сторону стойки. Размалеванные девицы шумной гурьбой бросились к его столу, отвешивая глубокие поклоны и кудахча как куры. Возглавляла эту стаю круглая, как шар, Зора. Они обступили стол, и Габора больше не было видно.

Тем временем солдаты повскакивали со своих мест. Пианист с внешностью циркового распорядителя снова занял место у рояля. Один кельнер принес ему бокал вина, два других ползали под роялем, собирая остатки битого стекла.

Начался новый номер программы. Я мучительно перевела дух. Что мне еще предстоит увидеть?

Пианист исполнил пару бойких пассажей и вдруг перешел на совершенно неистовый ритм. Он бешено колотил по клавишам, ничего не видя вокруг себя. На сцену вскочили две цыганки, с отвратительно темным цветом кожи, но зато с горящими карими глазами. На них были красивые платья красного цвета с белыми рюшами и пышными рукавами по запястье. Они были туго затянуты в корсеты. На ногах — чулки и туфли и — что меня особенно обрадовало — длинные белые панталоны, которые обычно носят порядочные женщины.