Том 5. Жизель. Ступай к муравью - Джон Уиндем

— Нет, — сказал он как-то неуверенно, — нет, благодарю вас. Я… Я не болен.

Это явно было неправдой, но в ответе я не услышал и решительного отказа продолжать разговор, а потому, раз уж начав, вовсе не собирался бросить его на полдороге.

— Наверно, вы испытали какой-то шок, — сказал я.

Его глаза неотрывно следили за уличным движением.

Он кивнул, но ничего не ответил.

— В двух кварталах отсюда есть больница, — начал было я, но старик снова покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Через минуту-другую все будет в порядке.

Поскольку старик не приказал мне убираться прочь, то у меня сложилось впечатление, будто он не хочет, чтобы я уходил. Его взгляд скользил то вправо, то влево и, наконец, упал на собственные ноги. Тут он как бы окаменел и замер, разглядывая свою одежду с таким удивлением, которое нельзя было спутать ни с каким другим чувством… Старик отпустил поручень, поднял руку к лицу, чтобы получше разглядеть рукав сюртука… и вдруг увидел кисть собственной руки — очень красивую, ухоженную, но худую, с набухшими венами и утолщенными суставами пальцев. На мизинце был золотой перстень с печаткой…

Нам всем, надо думать, приходилось читать насчет глаз, вылезающих из орбит, но только один-единственный раз я действительно увидел это в натуре. Глаза у него и в самом деле чуть не выпали наружу, а протянутая рука жутко задрожала. Я даже испугался — уж не начинается ли у старикана сердечный приступ.

— Больница… — начал было я, но он снова покачал головой.

Я растерялся и не знал, что делать, но решил, что прежде всего ему следовало бы присесть; нередко помогает и глоток коньяку. На мое предложение старик не ответил мне ни да ни нет, однако беспрекословно перешел со мной через улицу и вошел в отель «Уилберн». Я провел его к столику в баре и заказал пару двойных бренди для нас обоих. Когда я перевел глаза с бармена на моего нового знакомого, то увидел, как тот с ужасом уставился на что-то в дальнем конце зала. Я быстро взглянул туда же. Старик смотрел на себя самого. В зеркале.

Он не отвел глаз от своего отражения даже пока снимал шляпу и клал ее на стул, стоявший рядом; потом поднял руку, которая все еще тряслась, и потрогал сначала бороду, а затем свою красивую снежно-белую шевелюру… После этого долго сидел неподвижно, продолжая неотрывно смотреть в зеркало.

Мне полегчало только когда принесли выпивку. И ему, видимо, тоже. Он чуть-чуть добавил содовой, а затем выпил все залпом. Теперь его рука стала потверже, на щеках заиграл слабый румянец, но старик продолжал глядеть прямо перед собой. Потом с видом отчаянной решимости встал.

— Извините меня, я на минуту, — произнес он очень вежливо.

Старик пересек зал и в течение по крайней мере двух минут стоял, изучая себя в зеркале с ближнего расстояния. Потом повернулся и возвратился к столу. Еще и не полностью придя в себя, он приобрел более уверенный вид и подал бармену знак, указав на наши стаканы. Пытливо глядя на меня, старикан сел и произнес:

— Я должен перед вами извиниться. Вы были необыкновенно добры ко мне.

— Вовсе нет, — заверил я его. — Просто рад помочь хоть. чем-то. Видно, что вы пережили какое-то сильное потрясение.

— Э… несколько потрясений, — сознался он и добавил: — Ужасно странно, какими реальными могут показаться обрывки сна, если он застает тебя врасплох.

Мне трудно было найти подходящий ответ на подобное соображение, а потому я счел за лучшее промолчать.

— Все это с непривычки ужасно действует на нервы, — добавил старик с вымученным оживлением.

— А что случилось? — спросил я, все еще ничего не понимая.

— Моя вина, исключительно моя вина, но, видите ли, я очень торопился, — объяснил он. — Я стал переходить улицу позади трамвая и вдруг увидел другой, идущий в противоположном направлении, который был уже совсем рядом со мной. Думаю, он сшиб меня.

— О… — пробормотал я. — Э… действительно ужасно… э… А где же это случилось?

— Да совсем рядом, на Танет-стрит.

— А вы, кажется, не очень пострадали? — снова пробормотал я.

— Вроде бы нет, — ответил он, как бы сомневаясь. — Нет, по-видимому, не пострадал.

Он и в самом деле не пострадал; даже не запылился. Его костюм, как я уже упомянул, был великолепен, а кроме того… трамвайные рельсы на Танет-стрит были сняты лет эдак двадцать пять тому назад. Я подумал — не следует ли сообщить об этом старикану, но потом решил отложить на время. Официант принес нам бокалы. Старик покопался в своем жилетном кармане и тут же в ужасе опустил глаза.

— Мой кошелек! Мои часы! — вскричал он.

Я рассчитался с официантом, вручив ему фунтовую бумажку. Старикан внимательно наблюдал за моими действиями. Когда официант подал мне сдачу и ушел, я сказал:

— Извините меня, но у меня впечатление, что потрясение вызвало у вас частичную потерю памяти. Вы… э… помните, как вас зовут?

Продолжая рыться пальцем в карманчике жилета и еще сохраняя в глазах определенную подозрительность, он уставился на меня.

— Как меня зовут? Еще бы! Я — Эндрью Винселл. Живу тут поблизости на Харт-стрит.

Я поколебался, потом все же сказал:

— Харт-стрит действительно поблизости была. Но ее переименовали… кажется в тридцатых годах; во всяком случае до войны.

Кажущаяся уверенность в себе, которую ему удалось обрести, снова его покинула, и на несколько минут старик как бы онемел. Затем порылся во внутреннем кармане пиджака и вытащил оттуда бумажник. Бумажник был из дорогой кожи, по уголкам окантован золотом и имел выгравированную монограмму с буквами «А. В.» Старик с удивлением поглядел на бумажник и осторожно положил его на стол. Затем открыл. Из левого отделения вытащил фунтовую бумажку и нахмурился. За ней последовал пятифунтовый банкнот, что, видимо, только усугубило его удивление.

Не говоря ни слова, он снова, порылся в кармане и вытащил тоненькую книжечку, явно изготовленную под пару бумажнику. На ней, в нижнем правом углу тоже стояли инициалы «А. В.», а наверху было выдавлено: «Записная книжка, 1958». Старикан подержал ее в руке, долго и внимательно разглядывал, прежде чем поднял глаза на меня.

— 1958-й? — спросил он дрожащим голосом.

— Да, — ответил я.

После долгой паузы он сказал:

— Я ничего не понимаю! — Тон был почти как у ребенка. — Моя жизнь… Что случилось с моей жизнью?

Его лицо выражало горе и полную растерянность. Я придвинул к нему бокал, и старикан выпил глоток бренди. Открыв книжку, он посмотрел на календарь, наклеенный внутри.

— О Боже! — прошептал он. — Все уж чересчур реально! Что… что со мной произошло?