Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький

Михаила, она взята была из обедневшей дворянской семьи. Александр утверждал, что, умирая, она внушала ему: «Помни, в тебе течет дворянская кровь!» Поэтому Саша, будучи помощником Кривауеа, регента церковного хора, начал носить дворянскую фуражку, но вскоре это было запрещено ему полицией. Он заменил этот «головной убор» фуражкой инженера путей, однако и это повело к неприятностям, так что ему пришлось носить шляпу, в ленту которой он воткнул серебряную стрелу. Жизнь «в людях» начал он мальчиком в магазине обуви Леонтия Порхунова, затем стал приказчиком, а мальчиком — я.

Далее: он был певчим — второй тенор — в знаменитом церковном хоре Сергея Рукавишникова, — отца Ивана, поэта; далее — как сказано — помощником регента; «сидельцем» в «монопольке», но «просчитался», был судим и понес какое-то наказание, затем, стремясь в урядники, купил очень пестрого коня и учился ездить верхом, гарцуя в поле, около оврага, куда сваливали городской мусор. Конь сбросил его в овраг и — бесследно исчез, а Саша вывихнул ногу и сломал два пальца на левой руке. После этого он стал носить синие очки и пробовал организовать «Бюро похоронных процессий». Так как все его деловые предприятия субсидировались мною — он предложил мне принять участие и в «Бюро». Это было уже в 903 г. Хорошо помню мотивы предложения. Он говорил мне: «В городе тобою интересуются, так что, если на вывеске будет твое имя вместе с моим, — мы покойников получим». По недостатку времени, а также по некоторой антипатии к делам коммерческим я отказался от организации «Бюро похоронных процессий», но денег ему дал. Он купил николаевскую шинель с воротником шалью, меховую шапку, два кольца с красным и зеленым камнями, орден Станислава, низшей степени, медаль «За спасение погибавших» или утопавших. Орден я не советовал ему носить, а медаль он все-таки прикрепил на узенькую грудь свою. Был он высокомерен и труслив, деспотичен и подхалимоват, к людям недворянской крови относился пренебрежительно, почти брезгливо. Старался говорить барственно и веско, но говорил тускло и «своим словцом» не обладал. Впрочем, кажется, он слово «хорошо» заменял менее ответственным — «удовлетворительно». О своих неудачах он рассказывал не жалуясь, тоном охотника, который «своими глазами видел» единоборство лисы с тетеревом и победу тетерева над лисой. Говорил: «Может быть, бога-то и нет, а в церковь ходить все-таки следует, приличнее». Приличия он соблюдал строго. Отлично, как и отец его, дядя Яков, играл на гитаре, вдвоем они, под аккомпанемент гитар, чувствительно распевали старинные романсы: «Там, где море вечно плещет», «Кольцо души-девицы я в море уронил», «Стонет сизый голубочек», «Как от ветки родной лист осенней порой, оторвавшись, по ветру летает», «Что ты, сунженец, не весел, беззаботный сорванец». Я до сего дня помню десятка полтора, два таких романсов. Пели и «Стрелочка» и «Эх, Машуха полорота, ты не шляйся за ворота», но оба предпочитали веселому—«чувствительное». Дядю Якова Сашка держал в черном теле, называл по фамилии, помыкал им, как лакеем, заставлял чахоточного старика ставить самовар, мыть пол, колоть дрова, топить печь и т. д. Отец же — любил его, — «души в нем не чаял», — смотрел на человека с дворянской кровью в жилах лирическими глазами, глаза точили мелкую, серую слезу; толкал меня дядя Яков локотком и шептал мне: «Саша-то, а? Бар-рон…»

Барон суховато покашливал, приказывая отцу: «Каширин, ты что же, брат, забыл про самовар?»

Александр умер, кажется, в 12-м году, дядя Яков — лет на 5 раньше его.

У Михаила Каширина был от первой жены сын, тоже Александр, удивительно милый человек, но по природе своей — лентяй, бродяга, профессиональный босяк. Об этом Александре можно бы написать не хуже, чем Лоти написал книгу «Мой брат Ив».

Будьте здоровы.

А. Пешков

Прокофьева — получил, книги — нет еще.

4. II. 33.

1079

Ф. П. ХИТРОВСКОМУ

19 февраля 1933, Сорренто.

Милый Федор Павлович —

не получая от Вас давно уже никаких вестей, я уже думал, что Вы призваны к исполнению скучной и неприятной общечеловеческой повинности. Разумеется — искренно рад, что это еще «за горами» и что Вы все такой же неистребимый и неутомимый делатель жизни, каким я Вас знаю с 96 года — 37 лет! Очень высоко ценю и очень крепко люблю я людей, которые служат лучшему своей эпохи не покладая рук, бескорыстно и скромно, не надеясь не только на ордена, но и на более или менее достойную оценку их работы.

Рукопись присылайте, прочитаю быстро.

Присылайте и «доклад» о производстве научно-художественных изделий края, это — очень важно и очень своевременно. Очень прошу Вас сделать так: копию доклада пошлите Самуилу Яковлевичу Маршаку — Ленинград, Ленотгиз, отдел детской литературы (Проспект 25 Октября, д. 28). Маршак — отличный человек и детолюб — поставлен во главе дет[ской] литер[атур]ы, и мы с ним мечтаем о создании хорошей детской игрушки. Было бы не плохо, если б Вы приложили и несколько фотоснимков наиболее удачных игрушек, а на обороте снимков указали, как игрушки раскрашены. В письме Маршаку сообщите, что действуете по моему совету, — впрочем, я сам напишу ему, что он получит посылочку от Вас.

Далее: было бы отлично, если б Вы написали очерк о кустарной работе игрушечников края, а если можно, так и вообще о «щепном промысле» края. Это весьма годилось бы для журнала «Наши достижения». Если «достижения» ничтожны и даже если их совсем нет — это не должно смущать Вас, — пишите о том, что есть и что должно быть. Но, я думаю, и «достижения» окажутся.

Посланный Вами в прошлом году альбом рисунков кустарных изделий передан был мною в издательство «Академия», о дальнейшей судьбе его я ничего не знаю. Я настаивал на издании рисунков «Академией».

Ну вот, пока — все. Сегодня первый раз писал на конверте вместо Н.-Новгород — Горький. Это очень неловко и неприятно.

Будьте здоровы, старый товарищ.

Всего доброго!

А. Пешков

19. II. 33.

Сегодня, с ночи, такой дьявольский ветрище дует, что все окрестные рощи олив, лимонов, апельсинов шипят, свистят, кипят, в доме ноют стекла окон, скрипят двери — тошно! А уже миндаль цветет. Капризничает природа, как беременная. По всей Европе — холода. Безработные мрут десятками ежедневно. Южане ухитряются замерзать при четырех ниже нуля. Истощены длительным недоеданием.

А. П.

1080

В. С. ДОВГАЛЕВСКОМУ

28 февраля 1933, Сорренто.

Уважаемый т. Довгалевский —

не найдется ли среди служащих полпредства человека, который взял бы на себя труд поискать картину