Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький

30 января 1933, Сорренто.

Дорогой мой друг,

посылаю Вам «Самгина», это — все, что издано, остальное, листов десять, не решаюсь печатать. Как видите, внешность книг — ужасна, и я опасаюсь, что Мария Павловна, читая первый и часть третьего тома, испортит себе зрение и предаст меня анафеме.

Отнюдь не рисуясь перед Вами, скажу совершенно искренно, что бесконечная эта история попыток человека освободить себя от насилий действительности, не изменяя ее иначе, как словами, — история эта написана мною крайне тяжело, скучно и вообще — плохо. Но, кажется, у меня уже не хватит времени исправить ее, сделать лучше, старость — плохая подруга в работе, а стареть я начинаю весьма успешно. Поверьте, что я не хвастаюсь этим.

В предыдущем Вашем письме Вы спрашивали: правда ли, что в Союзе Советов не хватает продовольствия, предметов первой необходимости, крепка ли степень сопротивляемости населения этим недостаткам и есть ли причины для волнений? Я забыл ответить Вам на эти вопросы, забыл потому, что дни мои загружены как будто свыше меры их ёмкости.

Положение таково: психика миллионов крестьян и части рабочих, особенно молодых, приходящих из деревень, — психика собственников-индивидуалистов, ее не изменишь в 15 лет. Все хотят иметь всё, чем они никогда не обладали. Это желание возбуждается с каждым годом все более остро, его основа вполне естественна, это — жажда культуры. Эту жажду возбуждают города с такой силой, с какою они до революции не могли возбуждать. До революции хорошо пили, ели, одевались, вообще — богатые люди. В русском языке слова бог, богатство, богатырство имеют один корень. Попы учили мужика, что богатство дается богом. Но вот случилось так, что богатых — нет, а фабричный рабочий, которого крестьянин считал человеком ниже себя, рабочий живет лучше, чем он, крестьянин, богаче, сытнее, интереснее. Мужик, по природе своей, жаднее рабочего, и теперь он хорошо видит преимущества городской жизни: общественные столовые, детские ясли, дома отдыха, спортивные (учреждения, клубы, театры, музеи и т. д. На мой взгляд, первооснова недовольства жизнью скрыта именно здесь — в противоречии мощно растущей культуры городов и отсталости старой деревни, население которой почувствовало вкус культуры. Именно отсюда начинаются все и всякие волнения. Конечно, ощущается и недостаток предметов первой необходимости, фабрики еще не успевают дать крестьянству достаточное количество обуви, одежды, сельскохозяйственных машин, электроэнергии и т. д. Надо вспомнить, что до революции крестьянство самоснабжалось тканями и многим другим посредством кустарных промыслов. Молодежь не требовала зубных щеток, деревенские девицы — пудры и духов. Это — смешно? Нет, чтобы снабдить мелочами этими миллионы, нужно время такое же, как на производство гвоздей, бумаги и многого прочего, чего не хватает у нас.

Героическая, изумительная по богатству результатов деятельность рабочих не понимается старым, кулацкого духа крестьянством. Кулаки всё еще вожди деревни, и они учат ее: требуй с города все, чего хочешь, и не давай ему хлеба! Разумеется, кулаков, в свою очередь, вдохновляют «внутренние враги» Сов[етской] власти, осколки буржуазии, вкрепленные в 163-миллионную массу и связанные с эмиграцией.

Эмигранты Праги и Парижа не перестают «работать», черпая материал для критики советской действительности из советской же прессы, которая, на мой взгляд, слишком громко, а иногда даже истерически кричит о недостатках и ошибках правящего аппарата, возлагая на него ответственность за все грехи, даже такие, как плохо построенная лестница в доме. Я читаю две газеты эмигрантов Парижа и, не преувеличивая, скажу, что весьма часто мне бывает крайне тяжело и стыдно видеть, как отчаянно лгут для самоутешения своего люди, которых я считал порядочными, лгут и — что особенно удивляет — становятся чужими своей стране, даже географию ее забывают.

Вот характерный факт: на-днях «Возрождение», газета нефтяника, армянина Абрама Гукасова, поместила на первой странице громогласные телеграммы о восстании в Сибири, о движении армии Блюхера: на бой с восставшими, захвате инсургентами городов и вообще — о начале новой гражданской войны. Через день «Последние новости», газета Павла Милюкова, опровергла всю эту чепуху. Такие факты — обычное явление, по форме изложения они становятся всё более грубо малограмотными, это меня изумляет более всего остального, ведь «культурные» люди пишут! Очевидно, прав Ганс Андерсен: «Позолота — сотрется, свиная кожа — остается».

Ремезов был у меня дважды, но уже после первого визита я понял, что он — лжет и никакого отношения к Вам не может иметь. Это совершенно бездарный, тусклый и малограмотный человечек. Но он считает себя крупным деятелем.

Очень метко Ваше суждение о Самгине как человеке, которого убедили, что он не тот, каков есть. Сначала его убедили в этом, затем он сам начал убеждать себя в своей исключительности и вот, начиная с 906 г. до сего дня, когда я наблюдаю неприличную драму эмигрантов, я вижу этот процесс самообмана, может быть, нужно сказать — самонадувательства.

Я связываю Самгина с некоторыми из героев европейской литературы 19-го века, начиная от Жюльена Сорель, продолжая «Вертером» Гёте, «Сыном века» А. де-Мюссе, «Учеником» Бурже, героем романа Сенкевича «Без догмата» и прочими. В прошлом году под моей редакцией издано 15 иностранных романов под общим титулом «История молодого человека 19-го столетия». Это издание очень хорошо встречено нашей молодежью и, конечно, тотчас разошлось, хотя печатали 51 тысячу каждого тома.

В этом году редактирую серию биографий. Неисчислимо много нужно издать переводов европейской литературы!

Ну, будьте здоровы, дорогой мой!

Привет сердечный Марии Павловне!

М. Горький

Сейчас прочитал в «Возрождении» — вулкан Кракатоа извергает лаву на высоту четырех тысяч футов. Вот невежды!

А недавно один из военных историков-эмигрантов дал старому Мольтке сына-генерала, участника войны 14–18 гг. Какой-то немец обиделся и строго сообщил, что ныне здравствующий Мольтке не сын и вообще не родственник знаменитого, а неудачный полководец, отставленный кайзером за бездарность.

М. Г.

1078

И. А. ГРУЗДЕВУ

4 февраля 1933, Сорренто.

Дорогой Илья Александрович,

возвращаю снимки:

1. Михаил Васильевич Каширин, мой дядя, тот, который переломил палкой руку бабушке. Его вторая жена — Надежда, дочь трактирщика Чиркова. Сын их, вероятно — Константин.

2. Дети М. Каширина от второй жены: Константин, Николай, третьего не знаю, как зовут. Двое были рабочими в Сормове, теперь, кажется, — партийцы.

3. В середине — с вытаращенными глазами — М. Каширин, по бокам — дети его; впереди, с левой стороны, бородатенький — племянник, сын Якова Каширина, Александр. Сей последний, несмотря на серьезное выражение лица его и фуражку с гербом, — личность «сильно комическая». Его мать умерла, когда ему было пять или шесть лет от рода. Так же, как и первая жена дяди