Райская сделка - Бетина Крэн

— О да, конечно! — подхватила Маделайн. — Ты заслужил много нашивок и медалей?

— Не это важно, главное, скольких ты убил. — Эзра подошел сразу к жестоким итогам вооруженной борьбы — к количеству трупов. Сидя в своем инвалидном кресле, он хищно подался вперед, проницательно поглядывая то на Гарнера, то на его жену.

Уитни стало неуютно под его взглядом, и, положив нож, она опустила руки на колени, накрытые салфеткой. Кусок застрял у нее в горле, и она старалась проглотить его, а по спине ползли мурашки. Уитни чувствовала, что Гарнер смотрит на нее, но не желала встречаться с ним глазами.

— За всю кампанию у нас не произошло ни одного серьезного сражения. — Он говорил подчеркнуто сдержанно. — Лишь случайные стычки, ничего более серьезного.

— Не было сражения? То-то я не нашел в газетах ни одного упоминания о тебе. Вот в чем дело! Эти предатели узнали, что ты приближаешься, и трусливо сбежали! — Байрон презрительно усмехнулся. — Жалкие трусы! Впрочем, этого и следовало ожидать от тех отщепенцев, которые населяют наши границы. И чем же тебе пришлось там заниматься?

— Уже через несколько дней Вашингтон уехал и оставил дивизии, которым было предписано обеспечить порядок в тех областях. Мне также был дан подобный приказ.

— Что это значит, черт побери, «обеспечить порядок»? — спросил Эзра, нахмурившись так, что его висячие густые брови едва не соприкоснулись с носом. — Что это означает?

— Нам были названы территории, где мы должны были пресечь… противозаконную деятельность. — Гарнер видел побледневшее лицо Уитни и старался выбирать нейтральные определения. — Мы должны были разведать и уничтожить запасы спиртного и винокурни, а также арестовать винокуров и их предводителей.

— Эту банду предателей! — с праведным негодованием уточнил Байрон. — По той или иной причине следовало бы арестовать большую часть этих вшивых негодяев! Эти пограничные жители — жалкие отщепенцы, преступники, которых с возмущением отвергло общество. Какой человек в здравом рассудке предпочтет жизнь в такой глуши и в таких скотских условиях, если его не принудит к этому опасность? Так скольких же ты арестовал?

— Мне досталась особенно трудная долина. — Гарнер видел, как опущенное лицо Уитни розовеет от сдерживаемого возмущения, и осторожно подбирал слова. — Нам удалось найти довольно большой склад незаконного виски и арестовать тех, кто был виновен в его производстве. — Уитни заметила, что он умолчал о ее участии в этом незаконном занятии, об аресте ее отца. Он старательно избегал упоминать о ее «постыдных» связях, и его обжигающий взгляд дал ей это ясно понять.

— И что же с наградами? Ты получил хотя бы одну? — подтолкнул его Байрон, не удовлетворенный кратким отчетом своего сына.

— Вероятно, получу. — Гарнер почувствовал, что Уитни вздрогнула. — Контрабандного товара оказалось достаточно много, и… дело не обошлось без сопротивления.

— Что ж, по меньшей мере хоть какая-то польза будет от этого… твоего эпизода борьбы! — насмешливо усмехнулся Байрон. — Проклятых предателей повесят, всех до последнего — в качестве примера и предостережения. Я знаю, в Филадельфии считают точно так же: они должны предстать перед суровым и безжалостным судом.

Уитни подняла голову, встретившись с потемневшими глазами Гарнера.

— Эти завшивевшие воры и предатели, скопившиеся на наших границах, надеются избежать судебного преследования, возбужденно разглагольствовал Байрон. — Они уже давно существуют в этом жалком состоянии, так что сами стали походить на животных, пресмыкаясь в собственной грязи. Они отбросили все представления о нравственности и приличиях! И пытались всю страну ввергнуть в такое же состояние хаоса и анархии, но, слава Богу, им это не удалось!

Уитни с трудом сдерживала негодование. Винокуры заслуживают веревки, сказал он! И люди на границе, замкнутые со всех сторон горами и вынужденные тяжким трудом добывать средства для существования, все поголовно вшивые преступники, которые валяются в собственном дерьме и не имеют ни гордости, ни чести, ни достоинства. Ее отец — подлый предатель, и ее любимые дружные соседи — грязные животные… Дядюшка Харви, тетушка Сара… тетушка Кейт! Она застыла и видела, как потемнело от ярости лицо Гарнера.

И она одно из этих грязных животных — именно на это и намекал Байрон. Не желая открыто противиться ультиматуму Гарнера, он нашел иной способ унизить ее… более подлый. И, судя по лицу Гарнера, он тоже так думал. Вот почему он больше не стал к ней прикасаться. Святой Габриэль, как же тяжело!

Гарнер видел, как старается сдерживаться Уитни, выслушивая оскорбительные речи его отца. Глаза ее потемнели от боли, тело напряглось. Убежденный в своей правоте Байрон Таунсенд только что втоптал в грязь все, что так любила и ценила его Уитни. Гарнер читал боль и опустошение в ее сердце.

Уитни сжала побелевшими пальцами столешницу, резко встала и оттолкнула стул. Ее лицо исказилось от оскорбления и отчаяния, она обвела всех блуждающим взглядом и пошла прочь. Гарнер вскочил на ноги, с болью провожая каждый ее шаг, затем обернулся к своим родственникам.

Таунсенды сидели невозмутимые и надменные, полные высокомерного презрения и убежденные в своей неоспоримой правоте по любым вопросам жизни. Вероятно, они искренне верили в подлые и отравляющие сознание слухи о жестоких и грубых нравах, царящих на границе. Во всяком случае, Байрон произносил все эти обвинения совершенно убежденно. Да это же просто миф, понял Гарнер, миф, созданный людьми его класса, миф, которым они пытались отгородиться от тяжелого положения населения на границах. И либо в пылу злости, либо ничего не замечая вокруг со своим обычным высокомерием, Байрон только что обрушил свои жестокие суждения на Уитни, словно град ударов дубинкой.

А она сидела здесь, храбро выдержав экзамен на проверку, достойно вела себя за роскошно сервированным столом, не сделав ни одной осечки, героически терпела их открытое презрение… а затем подверглась их грязным оскорблениям, не позволив себе отомстить тем же! Весь дрожа от негодования, он повернулся к Байрону:

— Вы жестокий негодяй! — Его голос дрожал от давно кипевшей в нем ярости, подогреваемой воспоминаниями о таком же презрительном отношении к себе. Он больше не мог играть роль кающегося сына. — Если вы еще когда-нибудь позволите себе по отношению к моей жене что-либо подобное, клянусь, я не знаю, что с вами сделаю! — Гарнер изо всех сил ударил кулаком по столу и стремительно покинул зал, не обращая внимания на звон разбитых бокалов.

Эзра настороженно и проницательно наблюдал за неожиданным мятежом внука. И пока Байрон возмущенно сыпал проклятиями, а ошеломленная Маделайн пыталась подобрать слова, чтобы выразить свое потрясение, старик допивал разбавленное водой вино, криво усмехаясь про себя.