Шепчущий череп - Джонатан Страуд

Оказалось, что не я одна не в восторге от моего наряда. Кто-то сдернул закрывавшую призрак-банку ткань, и в ней вновь материализовалось лицо призрака. Когда я проходила мимо стола, на котором стояла банка, на призрачном лице появлялось выражение ужаса, смешанного с отвращением.

Как я уже говорила, Джордж с Локвудом возвратились домой ближе к вечеру. Мы перекусили, затем пошли переодеваться. К моему удивлению, Джорджу удалось отыскать в своих завалах смокинг. Пускай он топорщился под мышками и оттопыривался на заду, пускай казалось, что эта вещь прежде принадлежала орангутангу – все равно это был смокинг, черт побери. Локвуд вышел из своей спальни тоже в смокинге – щеголеватом, отлично сшитом. Под смокингом виднелась белоснежная рубашка и черный галстук. Волосы Локвуда были тщательно зачесаны назад, на боку сверкала подвешенная на серебряной цепочке рапира. Красавец.

– Люси, ты выглядишь просто прелестно, – сказал Локвуд. – Джордж, ты тоже, прими мои поздравления. У меня для тебя кое-что есть, Люси. Думаю, эта вещица вполне подойдет к твоему потрясающему платью. – Он взял мою руку и вложил в нее ожерелье из серебряных колечек, к которым был подвешен кулон с небольшим бриллиантом. Очень красивое ожерелье.

– Что? – уставилась я на него. – Где ты это взял?

– Не важно. Полагаю, надев это ожерелье, ты станешь чаще держать язык за зубами – так будет элегантнее. О, я слышу, такси подъехало. Пора идти.

Фиттис Хаус, штаб-квартира прославленного агентства «Фиттис», стоит на Стрэнде, совсем неподалеку от Трафальгарской площади. Мы подъехали к нему в восемь часов вечера с минутами. По случаю приема часть улицы для обычного транспорта была перекрыта. Начиная от станции метро «Чаринг-Кросс» толпились зеваки, разглядывали подъезжающих гостей.

У мраморного входа по обеим сторонам дверей в жаровнях дымилась сушеная лаванда. Со стен свисали огромные, высотой в два этажа, баннеры. На каждом из них был изображен вставший на дыбы единорог, держащий в передних копытах Светильник истины. Под фигурой единорога серебром было гордо выведено: «50 лет».

Тротуар – от бордюра мостовой до самых входных дверей – был покрыт пурпурным ковром из свежей лаванды. Вдоль лавандовой дорожки тянулись канаты, отгораживающие приехавших гостей от толпы журналистов, фотографов, любителей автографов и телевизионщиков с их камерами и бесчисленными проводами. В центре Стрэнда столпилось маленькое стадо лимузинов, готовящихся высадить своих пассажиров.

Среди лимузинов, как бедный родственник, ползло наше такси, утопая в сизых облаках выхлопных газов. Локвуд негромко выругался себе под нос и сказал:

– Так и знал, что лучше было ехать на метро. Ну ладно, что теперь говорить. Надеюсь, ты не забыл заправить рубашку в штаны, Джордж?

– Можешь не волноваться. Даже зубы почистил.

– Бог мой, это успех! Ну все, приехали. Прошу всех следить за собой.

Мы вышли из такси и сразу ослепли от вспышек и оглохли от щелканья затворов. Правда, длилось это недолго – никому из фотографов мы были не известны. Мы пожали несколько протянутых рук, дали несколько автографов и под яркими лучами юпитеров прошли между дымящимися жаровнями, поднялись по мраморным ступеням крыльца, предъявили наше приглашение швейцару в серой униформе, и тот пропустил нас внутрь.

В первый, и единственный раз, я была в фойе Фиттис Хаус год назад, когда приходила на собеседование, на котором провалилась. Я хорошо помнила освещенные мягким золотистым светом стенные панели, низкие темные диваны и столики с лежащими на них рекламными проспектами агентства. Мне помнились также специфический запах лавандовой мастики для пола и какая-то особенная атмосфера этого легендарного места. В тот раз меня не пустили дальше стойки администратора. Здесь же, в этом фойе, я долго сидела после того, как получила отказ. Привалилась, никому не нужная и плачущая, под железным бюстом Мариссы Фиттис. Тот бюст, кстати, до сих пор стоял в своей стенной нише – железная Марисса со строгим лицом школьной директрисы наблюдала за улыбающимися юными сотрудниками агентства «Фиттис», которые проводили нас мимо стойки и дальше, по гулкому мраморному полу, вдоль висящих на стене потемневших от времени картин.

Еще одни двойные двери со вставшим на дыбы единорогом на каждой половинке. Приветственно кланяющиеся нам швейцары в серебряных ливреях, похожие друг на друга вплоть до ямочек на подбородке. Наше приближение явно наполнило их существование смыслом – абсолютно синхронным движением швейцары распахнули перед нами двери, и мы шагнули в роскошно убранный зал, где на нас нахлынула волна звуков – музыка, голоса, перестук каблуков, звон хрустальных бокалов.

Освещенный сияющими люстрами, с высоким потолком, украшенным выпуклыми гипсовыми завитушками и расписными панелями зал для приемов показался мне огромным. На каждой панели был изображен один из легендарных случаев из истории агентства. На одной картине Марисса Фиттис сражалась с Дымным Рейзом в общественных банях на Бонд-стрит. На другой панели Марисса Фиттис и Том Ротвелл вытаскивают из кирпичной стены череп Хайгейтского Ужаса – висящие на стене часы показывают ровно полночь. А вот сцена трагической гибели бедной Грейс Пил, первой мученицы агентства… Легендарные героические события, знакомые всем нам со школьной скамьи. Мы были в доме, где все начиналось, где парапсихологическое расследование было доведено до степени высокого искусства. Здесь, в этом доме, выдающейся оперативницей всех времен было написано знаменитое «Руководство Фиттис», ставшее настольной книгой каждого агента…

Я сделала глубокий вдох, распрямила плечи и шагнула вперед, стараясь не грохнуться на своих нелепых высоких каблуках. Мне предложили напитки на серебряном подносе. Я – честно признаюсь, без особого изящества – цапнула бокал с апельсиновым соком, сделала глоток и оглянулась по сторонам.

Хотя час был еще не поздний, зал уже был переполнен гостями, и мне не нужно было включать свое Зрение, чтобы понять – здесь собрался весь цвет Лондона. Гладко прилизанные, идеально выбритые мужчины в угольно-черных, как шкура пантеры, смокингах стояли небольшими группами и оживленно о чем-то разговаривали. Мимо них плавно проплывали, сверкая глазами и драгоценностями, женщины в умопомрачительных нарядах. Я где-то читала, что за годы после возникновения Проблемы женские платья стали более яркими и откровенными. Сейчас я убедилась в этом своими глазами. Некоторые платья были из таких ярких тканей, что, по-моему, легко можно ослепнуть, если присматриваться к ним слишком внимательно и близко. Фантастически глубокими стали и декольте, и вырезы на спине. Я заметила, что Джордж протирает свои очки чаще и усерднее, чем обычно, – было отчего, согласна.