Пришельцы. Земля завоеванная (сборник) - Роман Злотников

– Ты?!

Айвэн никогда не видел Старика таким удивленным.

– Ты дала добро на побег из Кур-Ити-Ати?! Но зачем? Ты сошла с ума! И после этого ты еще что-то говоришь о какой-то «защите этой девочки»?

– Я устала жить среди стада холопов, которое вы тут вырастили. Я устала быть рядом с вами во время этого идиотского празднования Дня Поражения, которое вы придумали… Я хочу вернуть людям Победу. Память о ней, правду о ней, гордость за нее.

– Ну вернешь, и что? Ты добьешься только того, что опять начнутся войны.

– Замолчи!!! – проорала Хозяйка в лицо Старику. И только тут, похоже, она вспомнила, что в комнате есть еще Айвен. – Прекрасный юноша, будьте любезны, выйдите отсюда вон.

Айвен посмотрел на Старика. Тот кивнул, подтверждая приказ. Айвен пошел к выходу и, хотя пути тут было несколько шагов, старуха еще успела произнести:

– И дверь, пожалуйста, закройте поплотнее!

Как Айвен ни напрягался, он не мог услышать, что происходит там, внутри. Убедившись, что уловить хоть звук из домика не удастся, он позволил себе слышать, что творится вокруг – включил звук радостного праздника Дня Поражения и Преображения.

Подумал некстати, как он раньше радовался в этот день, как веселился. А сейчас, в центре мира, под великим небом Кур-Ити-Ати, сидит одинокий, растерянный, с болящим сердцем…

Айвен не то чтобы заснул, но впал в какой-то транс, из которого его в какой-то момент что-то вытолкнуло. И появилась непонятно откуда взявшаяся уверенность, что он должен войти в домик.

Айвен подошел к двери, прикоснулся к ее ручке, в этот миг напомнившей ему изгиб руки Марьи, и… Но нет, войти сразу не решился. Все же Старик, все же Хозяйка.

Айвен постучал. Никто не ответил. Постучал еще раз. Опять не ответили. Вместе с третьим стуком он широко распахнул дверь и вошел.

Старик и Хозяйка лежали рядом, плечо к плечу. С закрытыми глазами. На лицах – умиротворение. И это выглядело как-то очень естественно, единственно правильно, как две створки одной раковины.

Он подошел к ним поближе, потрогал лоб. У него. У нее. Оба были холодны. «Странно. Они так ругались при жизни. А когда помирились, тут же решили вместе уйти из нее…»

Зачем-то, для поверки, что ли, Айвен потрогал собственный лоб. Тот был теплым, пожалуй, даже горячим. И зря. Сейчас как раз надо бы быть поспокойней, хладнокровней.

Еще день назад их было четверо. Потом исчезла Марья. Теперь умерли Старик и Хозяйка. Остался он. Один.

И он должен что-то делать.

Или сделать.

Айвен не понимал, откуда внутренне ощущаемое требование активности. Но, задумавшись, понял, что это неизбежно. Его и раньше подозревали незнамо в чем. А уж теперь точно просто так не отпустят. И возьмут, как там это было у них… Возьмут в глубокую обработку с разрушением его критического сознания. Стало страшно. Захотелось спрятаться где-то, отсидеться, а лучше – отлежаться. Каждая секунда промедления грозила потерей всего.

Значит, нужно что-то делать. Но Айвен не понимал, что. Прежняя учеба, работа, не говоря уж о времени, проведенном на Кур-Ити-Ати, приучили его к исполнению мудрых наставлений, а лучше – приказов. Айвен посмотрел на Старика, но тот был неподвижен и ничего подсказать не мог. Значит, нужно думать самому. Но как же это трудно. Особенно когда нет внешнего раздражителя.

Что его может ждать? Общение с теми двумя. А может, и многими такими, как та парочка. И общение в других условиях, куда худших, возможно смертельных. Как этого избежать? Убежать? Скрыться? У Марьи не получилось.

Тогда нужно показать, что он не виноват. Для этого нужно осмотреться тут. Может, есть что-то, доказывающее его невиновность.

Вот в руке у Старика пишущая ручка. (Да-да! Тут, на Кур-Ити-Ати, они еще попадались). А между Стариком и Хозяйкой лежит сложенная буквой «V» картонка. И на ней – что-то, написанное этой ручкой, которую тут, на курорте, используют, чтобы делать пометки, оставлять записки на картонных карточках (вместо уни-экрана, как на большой земле).

Айвен достал картонку, аккуратно, чтобы и тела умерших не сильно побеспокоить, и не просыпать еще что-то в нее заложенное. На картонке было написано «Лю», «И я». А внизу две смешные рожицы и две странные закорючки. Что это? «Лю» – «Люблю»? И все это с улыбкой – перед смертью. Айвен посмотрел на умерших с уважением и вспомнил Марью.

Больше на картонке ничего не было. Айвен положил ее на пол, достав перед тем содержимое. Это была бумага. Но какая-то непривычная, неправильная – не туалетная. Слишком жесткая и с чересчур контрастным изображением – текстом, иллюстрациями. Как ее пускать в дело – глупая, бесполезная целлюлоза. Но если она лежала между двумя умершими, людьми такого уровня, то, значит, имела какой-то смысл.

Айвен начал рассматривать ее и застыл от изумления. Было от чего. На первом же листе вверху слева стоял пропечатанный заголовок «Победа над Кур-Ити-Ати». Впрочем, слово «Победа» было зачеркнуто, а над ним, ручкой же, было написано «Поражение». Получалось: «Поражение над Кур-Ити-Ати».

Айвен бегло посмотрел все листы и узнал всё, что там было. Текст, иллюстрации – так знакомо по учебнику истории. Только в учебнике – все на экране, в движении, а тут – на бумаге, застывшее и исчерканное. Но как это может быть: не «Победа над Кур-Ити-Ати», а «Поражение»? Чья-то шутка? Если да, то очень странная! Кощунственная, подпадающая чуть ли не под все главки старинных законов. И спросить не у кого… Айвен растерянно огляделся вокруг.

И увидел Машину Жизни. «А что, если?..» Он сам вздрогнул от своей мысли – вот уж действительно кощунство! Потом плюнул (на пол, по-настоящему!) и начал подтаскивать, благо, на колесиках, то есть получалось – подвозить Машину к кровати. Но как ее подключать? Вряд ли так уж трудно. Там, скорее, начинка сложная, а внешне – просто, чтобы прислуга могла обслуживать. Но к кому подключать? Наверное, лучше к Хозяйке, ведь машина настраивалась на нее (но подсознательно Айвен понимал, что ему просто жалко дергать тело и душу Старика).

Он присоединил липучки к телу, как было показано на схемах, изображенных на боках Машины. И включил ее. По телу Хозяйки прошла судорога, но и всё… Понятно, она за точкой невозврата, изношенность организма большая. «Прости, Старик, придется все же и тебя потревожить, возвращая в этот мир».

Переподключая липучки, Айвен обратил внимание, что тело Старика не так окоченело, а значит, надежды больше. Включил…

Прошла судорога. Потом – легкий выдох. И вдох… Точнее, вдохи, мелкие, задыхающиеся.

– Что? – Старик с трудом открыл глаза, спросил едва слышно. – Что ты делаешь?

– Я? Оживляю вас.