Седьмое евангелие от «ЭМ» - Франц Гюгович Герман

– Да, моя линия именно математическая, хотя, что за этим – я не понимаю. Но это и не моя задача как таковая. Математика – только база. А ты думаешь, она действительно представляла больше мне угорозу чем тебе?

– Послушай, – Бережной встал и снял с полки какую-то папку, – цитирую: «И солнца над головою, и цвета небесного в алом, и чувства, и мысли, и боли, как мало, как мало, как мало! И горе казалось нелепым, а счастье – ненужным и лишним… И, вдруг, нехватило столетья, чтоб день без тебя ещё выжить». – Бержной замолчал, давая время Ивану осоознать услышанное.

– Не спорю, талантливо.

– Это не просто талантливо. Это целая философия, – Бережной поставил папку на место. – А муж у неё, вспомни, не шуточный опер был в Красноярске. Я его лично знал. Всегда при табельном оружии. Так что угроза была реальная. Мне пришлось чуть ли не десяток запросов в Центр посылать, чтобы быть уверенным, что не нарушаю чужую линию и вторгаюсь в чью-то разработку. А может быть кто-то правил её линию под какую-нибудь Марину Цветаеву? Так что, чьей линии твоей или моей больше была угроза – это ещё вопрос.

– Но ведь перевели же её «рельсы» без особых хлопот… Месяц у тёщи… Психлечебница.

– Психлечебница? Так это твоих рук дело?

– Нет. Она всегда была того, – Востриков покрутил пальцем у виска, – я жаде сразу сам не понял, куда она исчезла, а когда нашёл, был очень удивлён, что она пациентка психденспансера, того, что на берегу Енисея. Я думаю, главная здесь причина – алкоголь. Вспомни, как она водку пила и закусывала сигаретой. И мужики, конечно… Месяц разлуки для неё просто оказался фатальным. Ей нужно было постоянно иметь перед глазами свой объект внимания. Ты просто гениально допёр с этой поездкой к тёще.

Ну, хорошо. Это пройденный этап. Галина – это не чокнутая поэтесса. Это земное. И стерилизация может не помочь. Да и идея с ребёнком от неё самой исходила. Я возвращаюсь к исходному вопросу: случайность это или кто-то это всё тонко устроил. Если так, то в будущем мы можем ещё не раз столкнуться с подобными случаями. Мужик слаб в своей сути, даже если он и одержим математическим или ещё каким творчеством. Мне не хочется озадачивать Центр всякими запросами, но ты держи в голове, что такое, я имею в виду наших закадычных конкурентов, – это именно их хитрая затея. Что будем делать с этой медсестрой или кто там она?

– Она фармаколог или провизор. Не знаю, как правильно. У меня сложилось впечатление, что она до сил пор, до Франца настоящей страсти в жизни не испытывала. Вот и повелась.

– Ей уже под сорок. С переселенцами за границей много происходит всяких чудес. Порой, они и сами не знают – на что они способны в новой ситуации. Так что думаешь, есть вмешательство извне?

– Я думаю, что Грелкин сам по себе такую бы операцию не потянул. Здесь нужен не слабый жизненный опыт, которым он ещё не располагает. Мне кажется, что нам она не мешает. А вот Достоевский – это серьёзно. Тут впутываются люди с мировыми именами.

– Ты кого имеешь в виду?

– Ну, например, Владимир Кантор. Он входит в двадцатку самых известных философов мира.

– Да ты что?

– Достоевский больше по моему направлению. Последнее время наш объект практически совсем отошёл от своих занятий математикой. Не дай бог поверит, что его предназначение – литературоведение какое-нибудь. Ведь он по сути дела становится «свадебным генералом» в «Русском Доме». Поэт, достоевсковед, математик из Сибири, с президентом академии наук Франции переписывался… Ни одно застолье сегодня без него там не обходится. Статья его в периодике вышла. Кстати, Омск – это точка пересечения бабы этой медицинской и Достоевского. Может быть ты и прав. Может быть – это случаи одной цепи.

– Может быть тебе моя помощь нужна? – спросил Бережной.

– А как ты можешь мне помочь? Взорвёшь «Русский Дом»?

– Нет, конечно, «Русский Дом» не взорву и симпозиум этот уже не остановить, но что-то же можно сделать? – Бережной задумался: «Хорошо, что Востриков не знает ни про Гриболева – кореша Доктора, который «двухсотым» из Афгана вернулся, ни про «Зайца»…, которого просто пришлось в ванне утопить…». (Вадим по кличке «Заяц» пришёл на работу в заводской комитет комсомола по комсомольской рекомендации райкома. Страшную историю, которая произошла однажды в квартире «Зайца» Семён не только никому не рассказывал, но и сам старался о ней не вспоминать и вычеркнуть её из своей памяти, как кошмарный сон).

– Я планирую воскресить «Пифагора».

– Что, самого? – Бережной поднял иронично удивлённые брови.

– Кружок математический, что был у него в Красноярске. Это было бы хорошим подспорьем в моём направлении.

* * *

Трёхдневный симпозиум по Достоевскому прошёл при полном аншлаге. Уезжая в Москву Владимир Кантор взял статью Франца, обещая её пристроить в «Вопросы литературы».

Неожиданно исчезла Галина. Муж нашёл работу в маленьком городке на границе со Швейцарией, где-то под Базелем. Адрес Галина не оставила.

– Я сама позвоню, – сказала она во время последней встречи.

Во время очередного субботника в «Русском Доме» Франц познакомился с интересным мужиком. Он оказался одним из легендарных спасателей, кто принимал участие в событиях во время Чернобльской трагедии на Украине. Звали его Юрий. Он был доктором технических наук и первым человеком, кто залез под разрушенный Чернобльский реактор, чтобы узнать истинную обстановку происходящего. Во время неторопливой беседы на очередном субботнике в «Русском доме» Франц рассказал новому знакомому, что много занимался когда-то с детьми, имея в виду занятия занимательной математикой на кружке «Пифагор».

– Это обязательно надо возродить, – говорил Чернобльский спасатель.

– Но каким образом? – недоумевал Франц.

– Это я беру на себя. Уверен, Вольфганг не будет против. Даже наоборот, это же «галочка» для работы всего «Русского Дома» по линии «работы с подрастающим поколением» – есть такое направление.

– Мне не надо платить. Я всегда это делал в своё удовольствие по субботам. Мне только надо комнату и доску с мелом, – загорелся Франц.

Через несколько дней Франц узнал, что руководители «Русского Дома» не против появления математического кружка в этих стенах. Нашлась и комната, и доска с мелом. А первых учеников обещали привести знакомые, которые часто были в «Русском Доме».

Франц решил назвать новый кружок старым именем: «Пифагор». Для самого Франца это было символичным, говоря о том, что кружок в Красноярске не умер, а просто сменил место своего существования.

Статья Франца «К вопросу о восприятии Достоевским неевклидовой геометрии», действительно, вышла в «Вопросах литературы».

На первое занятие «Пифагора» собралось около