Финно-угры и балты в эпоху средневековья - Валентин Васильевич Седов

Женщины и мужчины носили онучи и кожаную обувь типа поршней. Украшали ноги только женщины. На подъеме к обуви прикреплялся набор из бронзовых штампованных трубочек и подпрямоугольных бляшек, соединенных с сердцевидными подпрямоугольными шумящими пластинками (табл. XLVI, 11, 12). От щиколоток и до колена онучи плотно обматывались двумя ремешками — оборами, которые застегивались пряжкой. Украшения обор со временем менялись. В VI–VII вв. это были наклепанные на ремень круглые бляхи с выпуклинами в центре и вытянутой и загнутой в крючок передней частью, на которую навешивались колечки. Позднее оборы украшались спиралями и прямоугольными обоймицами.

Верхняя одежда мордовских женщин по археологическим данным восстанавливается как холщовая (шерстяная) рубаха с небольшим разрезом спереди, низким воротом и длинными рукавами. Рубаха подпоясывалась тканым или узким кожаным пояском и носилась с напуском (Воронина Р.Ф., 1974, с. 36). Существовала также шерстяная одежда в виде кафтана и меховая — типа шубы.

Верхняя рубаха застегивалась на груди кольцевидными застежками с «усами» и украшалась вышивкой из оловянного бисера по вороту, рукавам, подолу и даже боковым швам. Самые древние образцы такой вышивки относятся к VI в. (Иваньковский могильник). Иногда одежда ниже пояса расшивалась трапециевидными привесками с колечками (табл. XLVI, 21). К поясу крепились сумочки из бересты (табл. XLVI, 20) или кожи.

По материалам женских погребений XIV в. известно, что рубахи вышивались красными шерстяными нитями. Как в женских, так и в мужских погребениях этого времени найдены остатки кожаных сапог. Их носили с шерстяными чулками.

Мужская верхняя одежда тоже состояла из рубахи и кафтана. Рукава и ворот рубах расшивались оловянным бисером. Поверх вышитой рубахи прослежена одежда (мехом вверх) с разрезом посредине и кожаным поясом, украшенным металлическими бляшками (Воронина Р.Ф., 1974, с. 36–40).

Убор мордовской женщины, помимо упомянутых выше категорий этнических украшений, включал и много других. Так, для VI–VII вв. характерны: красные настовые и мелкие стеклянные бусы; шейные гривны: бронзовые серповидные (трехгранные, пластинчатые, гладкие) с накладками и привесками — колечками или трубочками и железные дротовые с бронзовыми напускными бусинами, обмоткой и замком-коробочкой (табл. XLV, 8-11). Среди нагрудных украшений известны бронзовые круглые пластинчатые бляхи с крестовидной накладкой (табл. XLV, 15, 25), а также с прорезями и шестигранной дверцей (табл. XLV, 29). Такие же украшения бытовали у муромы, встречались и в рязанско-окских могильниках. Среди браслетов преобладали пластинчатые с разомкнутыми расширенными концами (табл. XLV, 16, 21, 24, 26, 28), среди перстней — спиральные (табл. XLI, 4, 5). Характерны пластинчатые застежки — сюльгамы — с замкнутыми концами и длинными трубочками-«усами», выступающими внутрь (табл. XLVII, 2, 5). Найденное в женском погребении 135 Армиевского могильника зеркальце (табл. XLV, 13) — импорт аланского происхождения.

В VII–XI вв. украшения из южных степей часто встречаются в мордовских могильниках. Это подвески-«самоварчики» (табл. XL, 7), серьги с гроздевидным выступом (табл. XLVI, 2; XLVII, 12). Появляются шейные гривны с замком-лодочкой. Среди браслетов много спиральных и с отогнутыми концами (табл. XLVII, 17). Преобладают перстни со щитками и вставками из стекла или камня и ажурные с привесками (табл. XLVII, 20). Характерны нагрудные бляхи с круглой дверцей (табл. XLVII, 23).

В X–XI вв. особенно много металлических украшений в составе ожерелий. Это прямоугольные обоймицы с трубочками (табл. XLVII, 3), спиралевидные пронизки с петлями и шумящими привесками (табл. XLVII, 18), крестовидные привески (табл. XLVII, 10). Значительно изменяется облик застежек-сюльгам: «усы» у них длинные, отогнуты наружу, иногда чуть раскованы (табл. XLVII, 2, 5). Характерны гривны глазовского типа с петлей и гранчатой головкой (табл. XLVII, 4).

В XII–XV вв. происходит полная смена женских украшений у мордвы. Исчезают головные венчики и височные подвески с грузиком, гривны, нагрудные бляхи; количество металлических украшений сильно сокращается. Появляются витые проволочные браслеты русских и болгарских типов (табл. XLIV, 6, 7) и усатые пластинчатые перстни. Становятся четкими различия в погребальном инвентаре мокши и эрзи. Для мокши характерны кольцевидные застежки и сюльгамы с узкими треугольными лопастями, серьги в виде знака вопроса, пулокерь. Для эрзи типичны как миниатюрные, так и очень крупные кольцевые застежки, сюльгамы с большими треугольными лопастями, браслеты из толстой круглой проволоки с расплющенными концами (табл. XLIV, 8-12).

Погребения эрзи и мокши различаются по набору украшений, но главным образом — по ориентировке покойных: северной у эрзи и южной у мокши.

Вопрос о времени и территории формирования этих двух групп мордвы остается предметом острых дискуссий. Разделяя точку зрения А.Л. Монгайта (Монгайт А.Л., 1953, с. 177) и П.Н. Третьякова (Третьяков П.Н., 1957, с. 65, 66) о принадлежности рязанско-окских могильников мордве, П.Д. Степанов был убежден, что на основе этих древностей формировалась не вся культура мордвы вообще, а только мордвы-эрзи. Все муромские археологические памятники VI–XI вв. в нижнем течении Оки он считал эрзянскими (Степанов П.Д., 1970а, с. 26–66). Одним из доказательств отождествления эрзи и муромы являлась, по его мнению, северная ориентировка в муромских могильниках. Само существование муромы как отдельного племени П.Д. Степанов отрицал, а упоминание муромы в Начальной русской летописи называл «вымыслом летописца» (Степанов П.Д., 1970б, с. 26).

В.Н. Мартьянов и Д.Т. Надькин также полагают, что рязанско-окское и муромское население являлось протоэрзей. По их мнению, муромское население Поочья полностью перешло на правый берег Оки и расселилось в бассейне рек Теши и Пьяны в начале II тысячелетия н. э. Одним из доказательств в пользу отождествления муромы с эрзей приводится наличие типичного для эрзи набедренного украшения — пулагая — в некоторых погребениях муромы. Однако нет прямых доказательств того, что это украшение уже бытовало у мордвы XIV в., оставившей Коринский и другие могильники бассейна Пьяны (Мартьянов В.Н., Надькин Д.Т., 1979, с. 103–133). М.Р. Полесских (Полесских М.Р., 1965, с. 146–147; 1970, с. 21) и В.И. Ледяйкин (Ледяйкин В.И., 1971) также относили рязанско-окские могильники к мордве-эрзе. М.Р. Полесских считал эрзянским и Кошибеевский могильник.

А.П. Смирнов и А.Е. Алихова отрицали гипотезу о формировании мордвы-эрзи на базе населения, оставившего рязанско-окские могильники (Смирнов А.П., 1965, с. 18–20; Алихова А.Е., 1959а, с. 13, 14; 1965б, с. 221, 222). Мордва, считали они, прямой потомок племен городецкой культуры. По мнению А.Е. Алиховой, отдельные черты, характеризующие мокшу и эрзю, выявлялись постепенно, по мере сложения двух крупных союзов племен. Они прослеживаются уже в VII–VIII вв. Полное разделение на мокшу и эрзю произошло, по-видимому, в начале II тысячелетия н. э. (Алихова А.Е., 1965б, с. 142, 143).

М.Ф. Жиганов справедливо