Посты сменяются на рассвете - Владимир Понизовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что ни сутки меняли места, чаще укрывались не на хуторах, а в лесу. Минула осень, приближалась зима. При выполнении заданий погибли двое разведчиков их группы. Потом — еще двое. И вот из всех парашютистов, высадившихся с Ли-2 в августе, осталась одна Юнона. И с нею — несколько парней, присоединившихся к группе в первые дни после приземления.
Один из этих парней — Федор. Чаще его звали Соловьем. Она тоже называла его так.
К каждому новому товарищу во вражеском тылу внимательно присматриваешься, особенно когда неизвестно, кто он и откуда пришел. Охотно рассказывает о себе, а как проверишь? Всякое может быть. Да и бывало...
Но Соловью она поверила сразу. Таким открытым и добрым было его лицо, прямой, не убегающий взгляд... Сутки без пищи, промокли до последней нитки, промерзли до костей, а у него все шутки да прибаутки... Не могла до конца объяснить себе, просто почувствовала: верит.
Бывало, сердилась, обрывала в сердцах:
— Да заткнись ты, весело — дальше некуда!
— Эх, дивчинка... Пусто в брюхе, в сапогах хлюпает — это беда разве? Беда — когда подневольной и бессловесной скотиной тебя делают.
Наверное, вот за это — за жадную тягу к жизни — она и выделила его среди других. А еще за то, что любил он петь, а голос у него действительно был как у соловья. Любой инструмент, какой попадался, — аккордеон ли, гитара или флейта, даже рожок пастуха — оживал в его руках. Он не знал нотной грамоты, никогда не учился музыке, мелодии подбирал на слух. Но слух у него был редкостный.
Как-то увидела: Соловей присел на пенек с листом на коленях, что-то сочиняет. Письмо? Кому отсюда посылать?.. Вести записи — не в правилах разведчиков. Только скупые строчки донесений, которые следует уничтожать сразу же после передачи в эфир. Она насторожилась. Подкралась к Соловью, глянула из-за плеча. На тетрадном листке — ее собственный портрет. Только на рисунке она куда красивей, чем на самом деле: и рот в улыбке, и вместо зипуна — летнее нарядное платье.
— Эх, Соловей, не по болотам бы тебе мыкаться, а в консерватории или на художника учиться!
— Может быть, если бы не война, — отозвался он, и она впервые уловила в его голосе грусть. Но тут же тряхнул кудрявым казацким чубом: — Если бы да кабы, да выросли во рту грибы, так был бы не рот, а целый огород — вот бы поужинали!
Она подумала: а сама где бы была, что бы делала сейчас, не будь войны? Вспомнила Балаклаву, тропку через виноградники Золотой балки — ближнюю, напрямик, дорогу в Севастополь...
Война. Вражеский тыл. И каждую минуту может оборваться жизнь и ее, и Федьки. А он смотрит на нее синими веселыми глазами, и на открытом его лице написано все, о чем он сейчас думает. Если бы не этот враждебный лес, если бы не осталась она одна за командира среди этих парней — подошла бы, запустила пальцы в густейшие его кудри: «Не смей так смотреть! Я ведь тоже не каменная!..»
Но ветер тревожно гудит в кронах. И где-то там, в деревне за лесом, — немцы. А она — командир.
— Кончай бездельничать! Смени на посту Степана!
6
Из Центра поступило распоряжение: встретиться с разведгруппой, которая действует в том же районе. Командир группы даст последующие указания. Сообщили координаты и пароль для встречи.
Искала трудно: «Опоздала на час!», «Только что был!..» Поняла: осторожничает, боится провокации. Наконец на заброшенном хуторе встретились. Узкое лицо, холодные напряженные глаза. Лет под сорок. После перепроверки — пароль, отзыв, кто, откуда — назвался: «Виктор Сергеевич».
Снова Юнона возобновила передачу в Центр донесений о противнике. Но однажды фашистские каратели оцепили весь район. Жители деревеньки Швентице Мале укрыли советских разведчиков по схронам и погребам в своих дворах.
Юнона и Соловей прятались в бункере, вырытом в огороде. Слышали, как в деревню вошли гитлеровцы. Если найдут хоть одного из разведчиков, от Швентице останется пепелище.
Утром услышали стрельбу. Пули цокали, впивались в ствол ольхи прямо над лазом в бункер. Обнаружены? Федор ввинтил запалы в гранаты, поставил пистолет на боевой взвод. Обнял Юнону. Прошептал:
— Жалко, конечно, что так вот... Эх!.. — Подобрался к щели. Спрыгнул: — Фу-у!.. Это гады щит рядом поставили, тренируются, как в тире. Может, пронесет.
Пронесло. Немцы никого в деревеньке не нашли, отправились дальше прочесывать леса.
Там, в подземелье, они встретили новый, сорок пятый год. Юнона включила «Северок», настроила приемник на волну Москвы. Били кремлевские куранты. Далекий, прерываемый шорохами и разноголосицей эфира долетал голос Большой земли.
А через несколько дней хозяин бункера отбросил доски с укрытия и закричал, заголосил:
— Пшиятеле! Коло муйна пшешли ваши чоуги! Я сам видялем на них гвязды!
Соловей перевел: за мельницей прошли советские танки, крестьянин видел на их башнях звезды!..
В тот же день Юнона приняла радиограмму: всей группе прибыть в город Ченстохов.
Старинный Ченстохов только что был освобожден советскими войсками. На одной из окраинных улочек рабочей слободы на склоне Ясной Горы разведчики нашли хозяйство Павлова.
— Отдохнете — и начнем подготовку к новому заданию, — выслушав отчет командира, сказал полковник. — Предстоит большая работа.
На дни отдыха они разместились по частным квартирам. Одетые во все гражданское, они походили, наверное, на мирных людей, неведомыми превратностями войны занесенных в этот тихий город над Вартой.
Не подстерегают их больше опасности на каждом шагу. И Юнона — не командир, не радистка при исполнении служебных обязанностей. И рядом — не боец ее группы, а просто друг, Федька, Соловей, все так же не спускающий с нее открытого и радостного взгляда. Им — по двадцать. И весь мир принадлежит только им. Там, во вражеском тылу, они по жестоким законам войны не имели права на любовь. А теперь?.. Разве сдержишь чувства, подобные ветру в кронах тех деревьев, что шумят над ними?.. Кто посмеет осудить их за любовь, когда идет война против ненависти?..
Эти звездные ночи, этот душистый ветер, предвещающий раннюю необыкновенную весну...
В разведотделе началась подготовка. Пока еще не было известно, где, в каких краях предстоит им выполнять новое задание. Изучали обстановку и в Германии, и в Австрии, и в Чехословакии.
Наконец Павлов назвал: Чехословакия, район города Млада Болеслав, расположенного на ближних северо-восточных подступах к Праге. Места эти называют Чешским Раем.
— Сам не видел, но по рассказам и книгам знаю: Чешский Рай — чудо природы. — Полковник очерчивал на карте треугольник. — Сто двадцать квадратных километров причудливых скал, которые поднялись у реки Йизеры посреди долины, называющейся Золотым поясом земли чешской... Скалы отвесные, местами неприступные, с обрывами на полторы сотни метров. С доисторических времен в скальных пещерах было прибежище людей. И сейчас, как нам известно, в Чешском Раю укрываются сотни советских военнопленных, бежавших из лагерей.