Посты сменяются на рассвете - Владимир Понизовский

Командир посмотрел на Юнону. Перевел взгляд на Федора. Эти — самые счастливые из счастливых. Он уже давно обо всем догадался и теперь лишь подтверждал правоту своей догадки. И хорошо. Ибо это — жизнь.

А она снова прижимала ладонью наушник рации. В Праге, во всех городах окрест немцы уже знают о том, что подписан акт о капитуляции, что армии Шернера в кольце. Гитлеровские подразделения, части, соединения выбрасывают белые флаги, разоружаются, сдаются.

В Засадку начали приезжать связники и от партизанских отрядов из долины Йизеры:

— Мы обезоружили пятьсот фрицев!

— У нас — тысяча!

— Немецкий гарнизон Бакова поднял белый флаг!..

Виктор Сергеевич и руководители чешских групп отдавали распоряжения, определяли места сбора военнопленных. Радисты передавали сведения в штаб.

В дом примчался еще один связной:

— Большая группа немцев движется на машинах в обход Мнихово Градиште в сторону Судет!

Виктор Сергеевич посмотрел по карте. Колонна направлялась в сторону германской границы. Может быть, солдаты еще не знают о мире?

Теперь, когда все было кончено, фашизм повергнут, казалось чудовищно нелепым, что куда-то, может быть с какой-то злой целью, все еще движутся солдаты. Хватит крови, хватит смертей!..

Все же командир разведгруппы приказал одному из чешских партизанских отрядов выйти на перехват колонны, а сам решил догнать ее по шоссе.

За руль автомобиля-амфибии, взятого накануне у капитулировавших гитлеровцев, сел чех партизан Микеш.

— И я с вами! И я! И я!.. — впрыгнули в машину несколько человек, и среди них — Соловей.

Каждому хотелось принять участие в этом пусть маленьком, но добром акте мира.

8

Амфибия настигла хвост колонны на узком шоссе недалеко от деревни Била Глина. Немецкие солдаты сидели в кузовах автомашин.

Солнце резко отражалось от стали касок. Солдаты сидели плечом к плечу, ряд против ряда, зажав оружие меж коленями. Стальная, ритмично покачивающаяся чешуйчатая змея.

Виктор Сергеевич почувствовал тревогу. Но поворачивать амфибию назад было уже поздно. И с минуты на минуту наперерез колонне выйдет партизанский отряд. Зачем же еще один бой, если уже наступил мир? Ведь и эти, в стальных касках, люди, и каждый из них хочет жить.

Сказал шоферу, чтобы тот начал слева обгонять колонну, а сам поднялся в открытой кабине:

— Солдаты! Война окончена! Уже мир! — начал он выкрикивать по-немецки. — Солдаты! Уже мир! Бросайте оружие!

И тут на его глазах начало совершаться то невероятное, ради чего он и мчался сюда: солдаты — в хвостовой машине, во второй, в третьей стали вскакивать со скамей, сдергивать с голов каски, бросать прямо на асфальт винтовки и пистолеты-пулеметы, радостно кричать. Открылись лица, распалась чешуйчатая змея. Все! Война окончена, они остались живы!

Виктор Сергеевич обгонял машину за машиной. Гул возбужденных голосов нарастал. Со звоном рушились на дорогу каски и стволы.

— Мир! Сегодня уже мир! — старался перекричать этот шум командир. — Хватит! Бросайте оружие!

Амфибия приближалась к голове колонны.

И тут навстречу ей развернулся танк. Лязгнул люк.

— Бросайте оружие! Не стреляйте! Уже мир!

Ствол пулемета дрогнул, выплеснул бесцветно-огненную очередь. Пули резанули по машине. Ударили в грудь Соловья.

Упали раненые Виктор Сергеевич, разведчики, двое чехов. Один спрыгнул в кювет и метнул оттуда гранату под гусеницы танка.

Со стороны леса бежали партизаны. Гитлеровцы бросали оружие и поднимали руки.

9

Юнона только кончила передачу, спустилась с чердака и сразу увидела: во двор движется толпа. На повозке — перебинтованный командир. Сзади кого-то скорбно несут на носилках. Глянула и обмерла. Поняла.

Первой мыслью: все, незачем больше жить!

Виктор Сергеевич оторвал ее руки от лица, притянул к себе:

— Ты должна сберечь себя и вашего сына!

Спустя месяц, поздней ночью, она приехала в Севастополь. Не было мочи ждать утра. Закинув за спину полупустой вещмешок, пошла с вокзала домой по знакомой с детства тропке.

Под утро была уже в Балаклаве. На месте ее дома горбились поросшие бурьяном развалины. Соседка узнала. Сказала:

— Не бомбой. Это позиции немецкие здесь были, батарея противотанковая. А твои живы. Во-он в том блиндаже!

Мать бросилась к ней:

— Ниночка! Доченька!.. — Потом: — Откуда ты пришла?

— С поезда — и через Золотую балку.

— Батюшки мои! Балка же вся заминированная, шагу не разрешают туда ступить! Счастливая ты у меня!..

Счастливая...

Третьего ноября в подземном их доме — бывшем вражеском блиндаже — родился ее и Соловья сын Виталий.

ЭПИЛОГ

В семидесяти километрах от Праги, недалеко от автострады, на дороге у деревни Била Глина, справа у обочины, толпятся вокруг серого обелиска посеребренные утренним инеем туи.

На плите обелиска высечено:

«Здесь пал 9.5.1945 года смертью храбрых русский парашютист Федор Иванович Соловьев из Чадова у Владимировца».

Да, как раз на этом месте девятого мая сорок пятого года пулеметная очередь оборвала жизнь советского парашютиста, двадцатилетнего парня, который только на каменной плите впервые был назван по имени и отчеству. До той минуты друзья и любимая звали его Федькой, а еще чаще — Соловьем.

Двадцать лет спустя после Победы Нина Ивановна и ее сын Виталий впервые после войны приехали в Чехословакию. Они пришли в дом каменотеса Ветизслава. До сей поры в комнатке на втором этаже все неприкасаемо — как осталось после ухода Юноны и Соловья. Старый каменотес не впускает в комнату никого, разве что покажет ее с порога. Одно только добавилось в ней: увеличенные местным фотографом снимки их той поры, вставленные в одну общую позолоченную раму.

Мать и сын остались в той комнате на ночь. Память, память...

В разросшейся рощице на склоне холма Нина Ивановна долго искала дерево и — чудо! — нашла: на недосягаемо высоко поднявшейся вершине сосны, меж ветвей, она увидела белый изолятор. У этого дерева она в марте сорок пятого отстучала первую радиограмму с чешской земли:

«Группа полном составе. Юнона приземлилась благополучно. Выполнению задания приступаем...»

Как прожила ты все последующие вдовьи годы, Нина?..

Как?.. Начала восстанавливать свой дом под Балаклавой — на том самом месте, где в месяцы битвы за Севастополь стояла батарея. Таскала пудовые камни для стен, а Виталий лежал в пеленках на земле. А что иначе можно было делать, если во всем Севастополе осталось семь целых домов, а в их селе — ни одного?.. Зато день рождения годовалого сына отпраздновала под крышей. Кем только не довелось работать: бетонщицей, обжигальщицей у печей на заводе стройматериалов... Работала и училась. И вот уже много лет — инженером в рыбном порту. Судьба женщины. Судьба поколения.