Посты сменяются на рассвете - Владимир Понизовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не оскорбляйте честного труженика, сеньора! — встал он в позу. — Я — общественно полезный гражданин республики. И даже перевыполняю норму!
— А о чем ты мечтаешь? — спросила Бланка. — Кем хочешь стать, когда вырастешь?
— Вы — журналистка? — оглядел ее Хуанито. — Я сразу засек. И вы, факт, берете интервью? Тогда — деньги на бочку. Я не привык сорить словами.
— Сеньорита Бланка — поэтесса, — сказала Мерильда. — Она напишет о тебе стихи.
— И это подходит, — благосклонно согласился он. — Только чтобы там было и обо мне, и о Кубе, и о революции.
— Ах вот как? Тогда помоги-ка мне застегнуть чемодан.
Он сел на крышку, попрыгал на ней, утрамбовывая вещи, застегнул замки, натянул ремни. Попытался поднять:
— Ого! Держу пари, он набит золотом.
— Ошибаешься, бриллиантами.
— Как жаль, что я честный гражданин республики: не успели бы и моргнуть...
«Гражданин республики...» — подумала Бланка. Повторила:
— Ты так и не ответил: кем же ты хочешь быть?
— Уже совсем скоро меня возьмут в славную революционную армию: дядя Феликс сказал, что мне еще осталось подрасти вот на столько. — Он раздвинул большой и указательный пальцы. — Я уже приготовился: сбацал кольт — вот такой, калибр девять миллиметров!
— Как-как?
— Ну, сбондил, — небрежно пояснил Хуанито. — Реквизировал у революционно ненадежного элемента. Вот только патронов к нему нет.
Мерильда покачала головой и принялась за второй чемодан:
— О, этот гражданин еще станет у них генералом! А читать ты хоть умеешь?
Мальчик изобразил на физиономии многозначительность:
— Будьте спокойненьки, сеньора! «Куба — территория Америки, свободная от неграмотности». Я выучился читать по заголовкам газет. А уж складываю — хоть до миллиона. А в настоящий ответственный момент долблю таблицу умножения. — Он на мгновение сосредоточился. — Сто пятьдесят три на тридцать семь — пять тысяч шестьсот шестьдесят один. Ну как? Классно?
Мерильда недоверчиво посмотрела на него:
— Можешь представить: он уже д о л б и т таблицу умножения!
— А семь тысяч двести сорок пять на тысячу сто двадцать восемь...
— Ну, ты — электронно-счетная машина... — остановила Бланка. Пододвинула ему еще бутерброды: — Можешь подчищать до крошки, гражданин республики.
— Вы начинаете мне нравиться, сеньорита, — поклонился мальчуган и снова набил рот.
Она сняла с полки альбом фотографий. Начала листать. Замерла. Почувствовала, как холодеют кончики пальцев. Ради этого она и пришла сюда, если быть честной перед самой собой.
— Отдай мне это фото.
— Батисты? — заглянула в альбом Мерильда. — Этот выскочка только под конец научился целовать дамам руки.
— Зато он всегда умел пытать детей! — Бланка вырвала фотографию Батисты и швырнула в камин. Плотная бумага вспыхнула.
— Я не сентиментальна, — сказала Мерильда.
— Кровавый диктатор — ваш родственник? — изумился мальчик.
— Не беспокойся, — усмехнулась женщина. — Мулатов в нашем роду не было. — Снова посмотрела в альбом: — Чье же фото ты хочешь, Бланка?
— Это... — Девушка вынула снимок.
Хуанито тоже посмотрел. Скривился:
— Красавчик. Чистюля.
— Можешь забирать, — разрешила Мерильда. — И вместе с ним — всю мою родословную. Мне ни к чему. Пожалуй, эти туфли я все же возьму.
— Не в моем вкусе, — продолжал разглядывать и комментировать снимок Хуанито. — Факт, контрик. А вы его любите, сеньорита?
— Проваливай! — разозлилась Бланка.
Он не обиделся. Вытер ладонью рот, снисходительно улыбнулся.
— Странные произведения природы эти женщины! — Подошел к открытому окну, поклонился: — Премного благодарен! Если нужна могучая физическая сила, можете рассчитывать на меня! И чемоданы будут целы. Доброй ночи!
Выпрыгнул в окно. Через минуту его пронзительный дискант уже доносился из темноты.
Бланка подошла к окну. Ветер колыхал тяжелые шторы, как волны. Шумел океан. Сквозь листву, дробясь, сочились огни. Скользнул луч прожектора. Далеко внизу, справа, где глухо урчал океан, вспыхивал и гас сигнальный огонь маяка Эль-Морро. Вечный огонь... Сколько кораблей шли на него? Каравеллы, фрегаты, крейсеры, белые дизель-электроходы и яхты... Когда-то Эль-Морро, крепость-форт, боялись флибустьеры, рыскавшие у Антильских островов. Сейчас грозный бастион превратился в кроткий светильник. Но все так же вспыхивает его огонь. Огонь добра или зла? Все относительно. Солнечный свет — добро или зло? Революция — добро или зло? Смотря для кого...
Девушка прислушалась. Высокий голос Хуанито затихал где-то на дальней улице.
— Милый мальчишка... — задумчиво сказала она. — Я смотрю на таких, как он, и мне начинает казаться, что новый переворот для них — благо... Раньше бы они никогда не постигли таблицу умножения.
— Ты уверена, что ему это очень нужно? — отозвалась Мерильда.
— Да. Ведь он станет генералом.
— А тебе нужно, чтобы он умел умножать и стал генералом?
— Не знаю... — Бланка замолчала. Потом с болью проговорила: — Но я хочу понять: зачем все это? Ради чего они все ломают и пытаются строить заново?
— Наивное дитя! — рассмеялась Мерильда. — Они уже разъезжают в наших «кадиллаках» и купаются на наших пляжах. Обычная история.
— А вдруг на этот раз все по-другому?..
Мерильда удивленно посмотрела на подругу:
— Познавай суть. Анализируй. Пей пирамидон... — И вдруг взорвалась: — А с меня хватит! Революция, контрреволюция! Фиделисты! Империалисты! Зверинец! Кутерьма! — Она отбросила кофту, которую держала в руках, быстро заходила по комнате — резко, но увертливо, как тигрица. — Мне не по вкусу ни то ни другое! При Батисте я была первой дамой. Но Луис спал со мной по две ночи в месяц, в остальное время он наслаждался в «Ла Кабанья» — пытал повстанцев и насиловал их невест. Его совершенно не интересовало, что же должна делать я. Потом этот милый Батиста дал деру. Все переменилось. Я стала последней. — Она остановилась. Потом продолжила с тем же напором: — Луис где-то скрывался, но, как и тогда, приползал два раза в месяц, на рассвете. Он скребся под дверью, как собака, провонявший и заросший. — Она брезгливо передернула плечами. — Ему хотелось только сменить белье и нажраться. И так — целых два года! Невыносимо! Я сама была готова задушить его или выдать. Потом его все-таки схватили. Там, в спальне, в постели. Я не жалела. Он был бесполезен...
Халат сполз и обнажил ее плечи. Покатые, полные, мраморно-розовые. «Дурак дураком был этот Луис», — подумала Бланка. Он приходился ей каким-то очень дальним родственником по отцовской линии. Но видела она его редко и почти не помнила в лицо. Что-то белобрысое, редковолосое, долговязое. Фиделисты расстреляли Луиса за контрреволюционную деятельность. Сейчас она тоже вспомнила его без сожаления. Подумала: «Дурак дураком...»