Посты сменяются на рассвете - Владимир Понизовский

Поздно. Но утром у него дела на судне, да и Лена может уйти. А у него всего-то двое суток...

Андрей Петрович поднял руку.

Такси оказалось «кадиллаком» — ни более ни менее — с желтой крышей и с девицей-негритянкой за рулем. Лихо развернув, девица вырулила на автостраду. Машина нырнула в тоннель, сверкающий белой глазированной плиткой, и вынеслась на набережную. Справа громоздились башни крепости. На дальней, выступающей в море, вспыхивал, скользил по воде и гас голубой луч прожектора. Вспыхивали и гасли огромные огненные письмена.

Девица сделала крутой вираж. Затормозила. Лаптев едва не расшиб лоб о ветровое стекло. Негритянка одарила пассажира великолепной улыбкой.

Он оглядел особняк, сверил адрес. «Недурно...» Окна приглушенно светились. «Так и позвонить? — Он глупо оробел. — Надо было позвонить из порта». Но телефона он не знал.

Лаптев не видел Лену много лет — был в очередной своей «спецкомандировке», а когда вернулся, узнал, что они всей семьей уехали на Кубу.

Что означает это ее письмо? Может быть, призыв о помощи?..

Он поднялся на крыльцо.

Шаркающие шаги. В проеме двери — грузный лысый мужчина, застегивающий пижамную куртку.

— Простите...

Мужчина настороженно вглядывается сквозь очки:

— Вам кого?.. Артуро? Не может быть!.. Лена! Лена!.. — Обнимает, увлекает в дом.

Росарио собственной персоной. Как изменился красавец пикадор! Встретил бы на улице — не узнал: где его роскошная шевелюра, где смоляная курчавая бородка?.. Брюшко. И даже глаза скрыты за толстыми стеклами. Вот только улыбка — прежняя.

Ладно Росарио, по Лена... Неужто она? Полная женщина в домашнем халате, с пластмассовыми бигудями в седых крашеных волосах.

— Ой, Андрей!.. — Душно обняла, чмокнула и тут же убежала в другую комнату.

— Противник захвачен врасплох! — кивнул ей вслед муж и рассмеялся. — Располагайтесь, Артуро! Подумать только! А мы и не чаяли...

Лаптев огляделся. Обжитый дом. Очень дорогая мебель. Картины. Статуэтки. Во весь пол гостиной — ворсистый роскошный ковер.

— Особняк беглого фабриканта сигар, — уловил замешательство гостя хозяин дома. — Предоставлен нам под временное жилище, пока не получим квартиру. Как специалистам.

В Москве — Андрей Петрович знал — Росарио еще с конца войны работал диктором и переводчиком на радио, в редакции вещания на Испанию.

— Теперь тружусь по специальности.

— Неужто на Кубе устраивают корриды?

— Нет! — улыбнулся он. — Занимаюсь животноводством. Те же бычки, только стараюсь не закалывать, а выращивать. Хотя — не столько бычков, сколько коров.

Появилась Лена. В шелковом платье. Высоко начесаны волосы. Браслеты на запястьях. Открытые руки мягки, чересчур полны.

— Что же ты сидишь? Открывай холодильник, доставай баккарди! А я сейчас приготовлю!

— Столько хлопот... Не надо, я ужинал.

— Что ты, Андрей? Мы так рады!.. — Другая женщина. А голос — прежний. И уже из кухни, перемежая командами — что поставить, открыть, нарезать:

— Ты знаешь, когда произошла здесь революция, Росарио с ума сошел: на Кубу, на Кубу!.. Солдатом — староват. Какие-то ускоренные зоотехнические курсы окончил. Сейчас он занимается земельной реформой. А я работаю по специальности — детским хирургом.

Лаптев вспомнил давнее-давнее: «Ну и что? Республика победит. Я буду преподавать испанчатам русский язык или вырезать у них аппендиксы». И как тогда, он тоскливо подумал сейчас: «Все... С одной только поправкой — не испанчатам, а кубинским детям. Все вышло у нее, как мечтала, пусть и пришлось ей ждать четверть века».

На стене столовой меж старых картин, контрастируя с ними, в таком же лепном багете, висела большая цветная фотография. Поначалу Андрей Петрович подумал даже, что это — рекламный плакат, какой он увидел в порту. На том плакате восхитительно улыбающаяся красавица с шоколадной кожей и фигурой Афродиты показывала на синее море, пышные пальмы и золотой песок и приглашала посетить лучший в мире естественный пляж на курорте Варадеро. На красавице в порту была лишь узкая полоска на груди и купальные бикини-серпик на бедрах. Эта была одета немного скромней, но ни в чем другом ей не уступала. «Зачем здесь плакат? Дурной вкус...» Лаптев испытывал раздражение и досаду.

— Наша Хозефа, — с гордостью проворковала Лена. — Помнишь, Андрей, каким она была голенастым гадким утенком?

— Не может быть! — Он пригляделся. Да, Хозефа чем-то неуловимо похожа и на  т о г о  Росарио, и на  т у  Лену. — Совсем... Совсем взрослая.

— А что же ты хочешь? Двадцать пять. Скоро мы с Росарио станем бабкой-дедкой.

— Уже и замужем?

— За лейтенантом революционной армии.

— Выходит, это у вас семейное — влюбляться в лейтенантов? Вот как летит время!..

— Она сама — лейтенант в юбке. Повстанческий характер! Учительница и милисиано. В университете русский преподает, а на курсах альфабета — это как курсы ликбеза в нашу революцию — учит и испанскому, и уму-разуму. Знаешь кого? — Лена даже засмущалась. — Девочек из публичных домов.

— Ну и родители!

— Все эти заведения на Кубе закрыты, — успокоил Росарио. — Большинство тех девочек работают теперь водителями такси.

Лаптев вспомнил негритянку, которая только что мчала его по Гаване.

— Хозефа у нас настоящий солдат и стала совсем кубинкой, сам увидишь, — вздохнула Лена. — Она проходила подготовку в горах Сьерра-Маэстры, в бывшем лагере повстанцев, потом была бригадисткой в селениях. За бригадистами охотились контрреволюционеры, и мы так волновались!

— А потом она еще и воевала против интервентов на Плайя-Хирон! — с гордостью добавил Росарио.

— Ну что ж... Я вижу, у вас, как сказал бы мой боцман, на борту полный порядок! — Андрей Петрович поднял высокий бокал, звякнувший льдинкой. — За вашу семью! Будьте здоровы!

Питье, приготовленное хозяином дома, — ром, содовая, соки — было приятным на вкус, легким и холодным.

— Прошу: рис с моллюсками, бататы. — Лена подала к столу блюда. — Ну а это — наша русская тушенка.

— Тянет на отечественное? Жаль, не прихватил бутылочку «столичной» и икры. Завтра доставлю.

— А черненького хлеба у тебя нет? Только наши и привозят.

— Принесу, — пообещал Лаптев.

Росарио широким ножом очистил ананас.

— Здесь угощать гостя ананасом считается даже неприличным, как у нас, скажем, репой: на Кубе это еда бедняка. Зато яблоки — самые изысканные фрукты, — сказала Лена. — И о винограде здесь прежде не слыхивали, хотя на острове для него — благодать.