Народная Русь - Аполлон Коринфский

В XVI и XVII столетиях собиратели трав преследовались наряду с закоренелыми преступниками. «Егда приходит великий праздник, день Рождества Предтечева», — писал упомянутый выше летописец, — «исходят мужие и жены чаровницы по лугам и по болотам и в пустыни и в дубравы, ищущи смертныя травы и приветрочрева, от травнаго зелия на пагубу человеком и скотом; ту же и дивия корения копают на потворение мужем своим. Сия вся творят действом диаволим, с приговоры сатанинскими». В «Разрядных книгах»[61] находятся записи о целом ряде старинных судебных волокит о таких травоведах. Достаточно было найти у кого-нибудь неведомый корень или пучок неизвестной травы, чтобы этому было придано значение злого умысла. Пойманных накануне Иванова дня «ведунов» пытали, били батогами, чтобы «не повадно было бы носить и собирать травы и коренья».

Цвет папоротника — «златоогненный цвет» русских сказок, с которым связаны поверья о кладах, зарытых в лесных дебрях — до сих пор продолжает привлекать к себе внимание «знающих травы и всякое слово» людей из народа. Ходит молва в последнем и теперь, что папоротник цветет только в Иванову ночь, — точнее, в самую полночь под Иванов день. Немногим удается, по отголоскам этой молвы стародавней, найти и сорвать дивный «царь-цвет», окруженный зоркою стражей изо всякой лесной нечисти, забирающей за время его цветения самую крепкую силу над суеверным людом. Это не то, что купаленка (trollius europaeus), медвежье ушко (verbascum), или богатенка (erigeron acre), которые тоже собирают в эту ночь и втыкают в стены дома — на имя каждого из семьи, замечая, что, если чей цветок скорее завянет, тому — или умереть в этот год, или захворать. Тех — сколько хочешь можно найти в лесу.

После Иванова дня — первый покос. День ведьм, оборотней, колдунов и проказ всякой нежити, начиная с домовых и кончая русалками, — этот праздник является, по верной народной примете, также и днем полной зрелости полевых и лесных трав, расцветающих к этому времени во всей красе. Недаром и пчела, в записанной Далем пословице, говорит мужику: «Корми меня до Ивана, сделаю из тебя пана!» «До Ивана просите, детки, дождя у Бога», — говорит наш крестьянин, — «а после Ивана я и сам упрошу!» «Коли до Ивана просо в ложку, будет и в ложке!» и т. д. Все растущее на земле — к «Иванову дню «в полном соку». Потому-то и самый сбор лечебных и всяких иных трав приурочен к этой поре.

В древности в честь бога-огня, бога-солнца, бога-грома зажигались во время летнего солнцеворота праздничные огни. В купальских празднествах, даже и по дошедшим до нас пережиткам их, и теперь самым ярким по окраске обычаем является некогда осуждавшееся наравне с идолослужением «возжение купальских костров». И в наши дни у всех славян, а равно и у соседних с ними иноплеменных народов, в ночь под Ивана Купалу загораются по полям, берегам рек и холмам праздничные огни. У карпатороссов, как некогда у древних германцев, для зажжения купальского костра пользуются «живым огнем», добываемым путем трения дерева о дерево. При первой вспышке пламени, собравшаяся толпа молодежи откликается огню веселыми купальскими песнями. Девушки, разодетые во все яркое и пестрое и убранные цветами, и парни, схватившись попарно за руки, перепрыгивают через пламя, связывая с удачею или неудачею своего прыжка судьбу своей супружеской жизни. По словам некоторых суеверных старожилов Украины, прыганье через купальские костры избавляет от сорока злых недугов, — между прочим, от бесплодия. В настоящее время в малорусских селах эти костры заменяются кучами жгучей травы — крапивы. В польских деревнях, смежных с карпаторусскими, матери сжигают на купальских кострах снятые с больных детей рубашки, чтобы вместе с ними сгорела и болезнь. У чехов, литовцев и в некоторых малорусских местностях принято перегонять стада через огни, разложенные в поле на Иванову ночь. В Сербии пастухи обходят со свернутыми из бересты светочами скотные дворы — с тою же целью. Словаки и чехи разбрасывают головешки с Иванова костра по полям и огородам — «от червей». У нас, в белорусской округе, крестьянки вбивают у околицы в землю большой кол, обложенный соломою и кострикою от кудели, «в ночь на Ивана» зажигают его и, подбрасывая в огонь березовые ветки, припевают-приговаривают слова, относящиеся к урожаю льна.

В некоторых великорусских местностях — например, в Нерехт-ском уезде Костромской губ., еще накануне Аграфены-купальницы, деревенские девушки собираются на беседу и толкут ячмень в ступе, сопровождая эту несложную работу песнями. Утром, на Аграфену, из этого ячменя варится — в складчину — обетная каша, съедаемая вечером, когда все участвующие в пирушке бегут на реку — в первый раз купаться, чтобы затем, умывшись вечерней росою, идти на «купальские огни». В других местах перед зажиганием костров девушки парятся в бане свежими вениками, связанными вместе с душистыми лесными травами. Общее купание с песнями сохранилось далеко не по всей Руси, но вода (омовение) и огонь (очищение) до сих пор всюду неразрывно связаны в купальских празднествах как и в стародавние годы.

Костры, зажигавшиеся когда-то в честь Перуна-громовника, могут служить ярким олицетворением торжества летнего солнца, вместе с дождем оплодотворяющего землю. В честь ясноокой и светлокудрой богини весны — Лады — приносилась в старину жертва — белый петух. В настоящее же время, на купальских пирушках в Полесье и на Волыни непременно едят белого петуха. В Малороссии еще в конце шестидесятых и начале семидесятых годов наблюдался на Иванов день любопытный обычай, имеющий связь с чествованием Лады. Деревенская молодежь наряжала соломенную куклу, убирала ее «плахтами», «монистами» и цветочными венками и приносила на место купальского игрища. Здесь стояла уже срубленная в соседнем лесу верба или «тополя», обвешанные лентами. Дерево называлось «мареною» (Морана — богиня смерти); под него ставилась принесенная кукла, а возле нее — стол с яствами и питиями, в складчину припасенными для праздника. Зажигался костер; через огонь начинали прыгать попарно, держа в руках «Ладу». На рассвете и эту последнюю, и дерево-марену топили в реке, срывая с них все наряды-уборы.

«Ходыли дивочкиКоло Мариночки,Коло мово Купала.Купався Иван,Та в воду упав.Купала на Ивана!

Пелась, повторялась бесчисленное количество раз эта старинная песня, приуроченная к описанному обычаю еще давними пращурами игравших ее «дивочек» и «парубков». Нечто вроде этого обычая сохранилось в Богемии, где — при первой вспышке костра — парни бросаются к разубранной цветами елке и срывают с нее венки. В Подлесье, где дольше всех уживается непокорная суеверная память былого, «Ладу» изображает самая красивая девушка в деревне. Ее с ног до головы опутывают венками и перевязями из цветов и ведут в лес. «Дзевко-Купало», не имеющая на себе никакого наряда, кроме выращенного матерью-природою, раздает, с завязанными глазами, подругам венки в кругу веселого хоровода. Кому какой венок достанется — такова и судьба того…

В стародавние годы в купальские игрища входили совершаемые и теперь по иным местам на Всесвятское заговенье проводы русалок. Русалки, по древнему верованию славян, души умерших. Весною, — гласит седая старина, — оживают они и бродят по земле. Воды слыли у славян-язычников ближайшим путем-дорогою в подземные недра. Русалки («мавки»), живущие, по народному поверью, в реках и озерах, с наступлением весенних праздников вылезают из воды и виснут по деревьям. Придет на светлорусский простор Иван-Купала, и — нет им более места на земле. Уходить приспевает пора им всем опять в свое подводное царство.

«Русалочки-земляночкиНа дуб лезли,Кору грызли,Свалилися, забилися» —

— поется в одной отзывающейся стародавней стариною, дошедшей до наших дней купальской песне.

Некоторые исследователи видят в «Купале» олицетворение совершенно особого древнеязыческого божества наших предков, а не того же бога-громовника — Перуна, являвшегося на землю в знойные летние дни в образе щедрого и милостивого путника, осчастливливавшего всех попадавшихся на пути. Но суть дела не в этом, а в самых обычаях, в которых проявляется этот яркий образ народного воображения, сохраняющий на себе отпечаток древности.

«Купався Иван,Та в воду упав…Купала на Ивана».

В этих словах песни очевидна связь песенной «выдумки» с верным действительности сказанием о тех временах, когда на Руси — поверженные во прах первыми лучами христианства — идолы-боги были сброшены со своих холмов в воду и плыли вниз по течению, добиваемые шестами и баграми, для вящего позора своего бессилия перед всемогущим Светом истинной веры.

Судя по новейшим исследованиям крестьянского быта, купальские праздники постепенно вымирают в великорусских губерниях. Местами отголосок их сохранился только в одних словах песен, которым не придается особого значения. О каком-либо зажигании Ивановых огней — здесь никто и не помнит. По старой памяти, водят еще только поздние хороводы, до самой «белой зари» в Иванову ночь. Старики, тоже успевшие забыть о шумных празднованиях Купалы и Купальницы, поминают виновника этих празднеств только в своих приметах, что — «сильная роса на Ивана-Купалу — к урожаю огурцов», или: «на Иванову ночь звездно — много грибов» и т. п.