Народная Русь - Аполлон Коринфский

В ярославском Пошехонье воскресенье «Всех Святых» зовется «крапивным заговеньем». В этот день парни и девушки красные, собирающиеся на гулянку, жгут друг дружку крапивою. Этот обычай является пережитком древних «русальих проводов», первоначально приурочивавшихся к купальским игрищам, а затем перенесенных на Всесвятское воскресенье.

Почти повсеместно сохранился древний обычай — ходить на Всесвятской неделе в гости к покойникам, на могилки. Здесь все угощаются, оставляя чем угоститься и лежащим в земле сырой. Нищая братия собирает в эти семь дней обильную дань от щедрот православных. Местами угощают не одних покойников, но и домовых: уходя из дому, оставляют стол накрытым и уставленным различными кушаньями и напитками. Великое счастье ожидает, по народному поверью, того домохозяина, который вернувшись домой, найдет все приеденным и выпитым.

«На Всесвятской неделе — всякий кусок свят!» — говорят в народе. — «Невестится невеста, а будет ли толк — Bсe-Святые скажут!», «Святая неделя — красная, Всесвятская — пестрая!», «Все Святые с одним богатырем — Ярилой борются, совладать не смогут!», «Ярило яровые ярит!», «На Ярилу торг, на торгу — толк. Толк-то есть, да истолкан весь!» — приговаривает деревня относительно этого времени, на считая возможным обойти его молчанием. «Ярило Купалу кличет!» — продолжает сыпать прибаутками краснослов-народ: — «От Ярилы до Аграфен-купальниц рукой подать!», «На Ярилу пьет баба, на Купалу опохмеляется».

Отойдет Всесвятская неделя — со всеми ее приметами, поверьями и обычаями. На дворе Петровки стоят, Петров пост идет.

Есть до сих пор местности, где — как, например, в Рязанской губернии — накануне заговенья на Петров пост несколько девушек изображают из себя русалок, ходя ночью по улицам в одних рубашках, с распущенными волосами. Часов в двенадцать ночи молодежь вооружается палками и бросается на таких девушек с криком: «Гони русалок!». Когда «русалкам» удается убежать на землю соседней деревни, преследованию — конец, и все возвращаются домой, приговаривая: «Ну, теперь прогнали русалок!»

Не успеет оглянуться трудящийся с зорьки до зорьки деревенский люд, как слышит-послышит: навстречу Яриле купальские игры-песни спешат:

«Он, Вербо вербо, вербиця, —Час тоби, вербице, розвитця!Ой, ище ни час, ни пора,Ощеж моя дивчина молода!Та нехай до лита, до Ивана,Шоб моя дивчина погуляла!Та нехай до лита, до Петра,Шоб моя дивчина пидросла!»…

А слова этой песни еще сливаются с причетом всесвятского заговора: «… навстречу мне семь братьев, семь Ветров буйных. Откуда вы, семь братьев, семь Ветров буйных, идете? Куда пошли? Пошли мы в чистыя поля, в широкия раздолья сушить травы скошенныя, леса, порубленные, земли вспаханныя! — Подите вы, семь Ветров буйных, соберите тоски тоскучия со вдов, с сирот, со малых ребят — со всего света белаго, понесите к красной девице в ретивое сердце; просеките булатным топором ретивое ея сердце, посадите в него тоску тоскучую, сухоту сухотучую, в ея кровь горячую»…

XXVIII

Иван Купала

После Семика и нераздельно связанного с ним Троицына дня, главным летним праздником у нас в народе является Иванов день, называемый в просторечии «Иваном Купалою», или прямо «Купалою» без всякого добавления к этому имени. Словами старинной, поющейся и теперь в Костромской и некоторых других соседних губерниях, песни так определяется значение этого праздника:

«Как у нас в году три праздника:Первый праздничек — Семик честной,Другой праздник — Троицын день,А третий праздник-Купальница».

Этот третий праздник справляется в народной Руси два дня — 23-го и 24-го июня, во время летнего солнцестояния, когда прекрасное светило дня, по достижении высшего проявления своих творческих сил, делает первый поворот на зиму. Совпадая с днем св. Агриппины и с праздником Рождества св. Иоанна Предтечи, Крестителя Господня, ведущие свое начало с теряющихся в язычестве времен купальские праздники объединяют этих двух святых христианской церкви. «Купало» и «Купальница» — это древние Перун и богиня Заря. По сохранившемуся до наших дней болгарскому поверью, солнце (Перун) сбивается в эти дни с пути-дороги, и ясноокая дева Заря является на помощь светлому богу. Она не только ведет бога богов по небесной стезе, но и каждое утро умывает его росою с напоенных летними благоуханиями лугов, пестреющих к этому времени всеми цветами.

Приуроченные к именам христианских святынь, эти древние празднества, являющиеся до сих пор одним из наиболее ярких пережитков стародавней старины, некогда были общи языческому богословию большинства европейских народов. Они были известны даже в древней Индии и Персии, где приблизительно в то же самое время и с теми же обрядами справлялось празднование богу огня. У древних греков (елевзинския[59] таинства) и римлян (праздник Весты и Цереры), в древней Германии («Sungihte», «Sonnenwende» и, позднее, «lohannisfeuern»), в Англии («Midsummersnat»), у бретонцев[60], датчан, финнов, — везде встречается нечто подобное. В славянском мире, у всех без исключения народностей, до сих пор купальские празднества не вполне утратили свое первоначальное значение, несмотря на многовековую давность христианства. Из области народной веры они перешли в круг простонародных суеверий, из обрядов — в обычаи, в большинстве случаев служащие забавою для сельской молодежи, совершенно бессознательно воскрешающей на своих игрищах потускнелые образы, безвозвратно канувшие в реку забвения. В старину, когда еще была свежа в народе память языческого прошлого, славяно-русская Церковь вела упорную борьбу с этими обычаями и играми. В настоящее же время только в трудах, оставленных пытливыми исследователями старины в наследие будущему бытописателю человечества, и можно найти более или менее ясное представление о какой-нибудь определенной связи современных простонародных поверий с былой верою.

В «Стоглаве» рассказывается о купальских празднествах, что во время них «нецыи, пожар запалив, предскакаху по древнему некоему обычаю»; что «против праздника Рождества Великаго Иоанна Предтечи и в нощи на самый праздник, и в весь день и до нощи мужи и жены и дети в домех и по улицам и ходя и по водам, глумы творят всякими играми и всякими скомрашествы и песни сатанинскими и плясками, гусльми и иными многими виды и скаредными образовании. И егда нощь мимо ходит, тогда отходят к роще с великим кричанием, аки бесни, омываются водою». Приблизительно в это же время летописец псковского Памфилова монастыря, описывая эти празднества «во градех и в селех», находил возможным сказать, что «в годину ту сатана красуется, яко же сущий древние идолослужителие бесовский праздник сей празднуют». Столетие спустя, один русский церковный писатель (XVII-гo века) называет купальские огни и перескакивание через них «обычаем поганым в честь идолов». Но чем позднее, тем все менее и менее враждебно относилась и русская письменность к этому отголоску прошлого. В настоящее время, когда в недрах народа утратилось всякое представление о его прежнем язычестве, никому не мешает уже и цветистая пестрядь все более и более сливающихся с обыденным обиходом жизни народных обычаев, еле сочащимися ручейками вытекающих из обмелевшего моря славянских предании.

Купальские обычаи наиболее сохранились в Малороссии, в белорусском Полесье, на Волыни и по соседству с финнами — в северно-русских губерниях. День Аграфены-купальщицы (23-е июня) посвящается здесь собиранию трав, имеющих — по народной лекарской науке — целебную силу. Из собираемых в канун Купалы травяных зелий пользуются особенным уважением «купаленка» (желтоголов) и цветок «Иван-да-Марья». С последним связано стародавнее предание о купавшихся в дождевых потоках Перуне-громовнике и богине Заре, звучащее громким откликом в белорусской купальской песне:

«Иван да МарьяНа горе купалыся;Гдзе Иван купався —Берег колыхайся,Гдзе Марья купалась —Трава расцилалась»…

Кроме целебных трав, в ночь под Ивана-Купалу народное суеверие советует искать и такие «лютые коренья» и «злыя былия», как «любисток-трава», «перелет-трава», «разрыв-трава». Перед силою последней не может, по его словам, уцелеть ни один замок, как бы он ни был крепок (см. главу «Злые и добрые травы»).

В XVI и XVII столетиях собиратели трав преследовались наряду с закоренелыми преступниками. «Егда приходит великий праздник, день Рождества Предтечева», — писал упомянутый выше летописец, — «исходят мужие и жены чаровницы по лугам и по болотам и в пустыни и в дубравы, ищущи смертныя травы и приветрочрева, от травнаго зелия на пагубу человеком и скотом; ту же и дивия корения копают на потворение мужем своим. Сия вся творят действом диаволим, с приговоры сатанинскими». В «Разрядных книгах»[61] находятся записи о целом ряде старинных судебных волокит о таких травоведах. Достаточно было найти у кого-нибудь неведомый корень или пучок неизвестной травы, чтобы этому было придано значение злого умысла. Пойманных накануне Иванова дня «ведунов» пытали, били батогами, чтобы «не повадно было бы носить и собирать травы и коренья».