Над гнездом кукушки - Кен Кизи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Макмёрфи натянул кепку пониже на рыжие вихры, изображая капитана, и казалось, что наколки ему сделали в Сингапуре. Он ходил вразвалку, словно по палубе, и свистел в кулак, как в боцманский свисток.
– Харэ дрыхнуть, салаги, харэ дрыхнуть, или протащу под килем от носа до кормы!
И застучал костяшками по тумбочке Хардинга.
– Шесть склянок, и всё ровно. Идем по курсу. Давайте на палубу. Хватит лысого гонять.
Он заметил меня в дверях, подбежал и хлопнул по спине, как по барабану.
– Смотрите на большого Вождя; вот настоящий моряк и рыбак: на ногах до зари и копает червей для наживки. Вам, лодырям паршивым, не помешает брать с него пример. На палубу! Настал наш день. Ноги в руки – и на море!
Острые ворчали и дулись на него, особенно за полотенце, а хроники просыпались, хлопая синюшными глазами от пережатого тугими простынями кровотока, и озирались, пока их тусклые водянистые взгляды не обращались на меня с тоскливым недоумением. Они лежали и смотрели, как я натягиваю теплую уличную одежду, и мне было слегка неловко перед ними. Они догадывались, что меня одного из всех хроников записали на рыбалку. Все эти старперы, столько лет прикованные к коляскам, с катетерами, тянувшимися, точно вены, по немощным ногам, нутром чуяли, что я сейчас уйду, а они останутся. Как тут не завидовать? Пусть они утратили почти все человеческое, но понимали происходящее животным чутьем (бывает, ночью старые хроники проснутся, закинут головы и воют, и сразу ясно, кто-то из них умер), а завидовали остатками своей памяти.
Макмёрфи вышел глянуть список и стал уговаривать острых, чтобы еще кто-нибудь записался. Он прохаживался по палате, пиная кровати, на которых кто-нибудь лежал, натянув одеяло на голову, и говорил, до чего это здорово, когда буря скалится тебе в лицо, а кругом ярится неукротимое море. Йо-хо-хо, черт возьми, и бутылка рому.
– Ну же, слюнтяи, мне нужен еще один участник, чтобы набрать команду, один чертов доброволец…
Но желающих не находилось. Старшая Сестра запугала остальных историями о бурном море и потопленных лодках, и было непохоже, что мы найдем этого последнего участника. Но через полчаса, когда мы стояли в очереди на завтрак, к Макмёрфи подошел Джордж Соренсен и пробормотал что-то, прикрывая рот рукой.
Это был старый швед, долговязый и беззубый, которого черные звали Джордж Полоскун, из-за его бзика насчет гигиены – он шаркал по коридору, отклоняясь назад, чтобы его лицо оставалось как можно дальше от других людей. Джордж был очень застенчив. Его глубоко посаженные глаза скрывались под косматыми бровями, а лицо он закрывал широкой ладонью. Его голова на длинной шее напоминала воронье гнездо на мачте. Он проговорил что-то Макмёрфи, точнее, пробубнил себе в руку.
– Ну-ка, Джордж, – сказал Макмёрфи, отведя его руку от лица, – что ты там говоришь?
– Про червей, – сказал Джордж. – Я просто подюмал, вам с них толька не будет – не для чавычи.
– Да? – сказал Макмёрфи. – Червей не надо? Я, пожалуй, соглашусь с тобой, Джордж, если скажешь мне, что ты имеешь против червей?
– Я просто подюмал, ты недафно говориль, что мистер Бромден ходиль копать червей для наживки.
– Верно, папаша, говорил.
– Воть я и говорю, вам просто не видать удачи с энтими червями. Сейчас здесь такой месяц, когда чавыча сильно на нерест идет – ах-ха. Селедка нужна вам. Ах-ха. Нарежьте себе селедки и сажайте на крючок для наживки, тогда вам будет удача побольше.
В конце каждого предложения голос его взмывал – по-больше, – словно он спрашивал что-то. Он кивнул пару раз Макмёрфи, качнув своим массивным подбородком, выскобленным чуть не до мяса, развернулся и зашаркал в конец очереди. Макмёрфи окликнул его.
– Ну-ка, погоди минутку, Джордж. Ты так говоришь, будто что-то смыслишь в этих рыбацких делах.
Джордж развернулся и зашаркал обратно к Макмёрфи, так далеко отставив голову, что казалось, ноги несут его против воли.
– А то как жеж. Двадцать пять годков за чавычей ходил, сплошь от залива Хаф-мун[38] до Пьюджет-саунда[39]. Двадцать пять годов рыбачил, пока грязь не заела.
Он протянул к нам руки, показывая, какие они грязные. Все наклонились к нему и стали смотреть. Грязи я не увидел, только глубокие следы от тысяч миль рыбацких сетей, вытянутых из моря. Дав нам посмотреть с минуту, он скатал ладони в кулаки и засунул в карманы пижамы, словно опасаясь, что мы загрязним их взглядами, и ощерился на Макмёрфи, открыв десны, бледные, как выбеленная в рассоле ветчина.
– У меня просто хорошая лодька была, сорок футов, но осадька двенадцать и вся из цельного тика и дуба. – Он покачался взад-вперед, словно пол под ним ходил ходуном. – Хороша же была лодочка, право слово!
Он собрался было развернуться, но Макмёрфи снова его остановил.
– Черт, Джордж, чего ж ты раньше не сказал, что был рыбаком? Я тут изображаю из себя морского волка, но, если между нами и этой вот стеной, единственное судно, на каком я был, это линкор «Миссури», а все, что я знаю о рыбе, это что есть ее лучше,
