После пожара - Уилл Хилл

думала, от боли у меня разорвется сердце, физически лопнет прямо в груди, а это чувство совсем другое. Хочется орать, визжать, сжечь все к чертям, сплясать на пепелище, а под конец еще и посыпать его солью, чтобы на этой земле ничего больше не выросло.

Эймос выходит из сумрачной тени часовни и преграждает мне путь.

– Она получила по заслугам, – говорит он. – Ясно?

Я безмолвно таращусь на него. Голова пылает огнем, а кровь в жилах как будто заледенела, и я приказываю себе сохранять выдержку, успокоиться, потому что если меня тоже запрут в ящик, то помочь Хани я не смогу. Делаю глубокий вдох и киваю. Эймос с подозрением прищуривается.

– Скажи это вслух, – велит он. – Я хочу услышать, что ты все поняла.

– Я поняла, – будто хищный зверек, рычу я.

– Надеюсь, – говорит Эймос. – Сейчас не время для глупостей. Хани получит свое наказание и выйдет на свободу, моргнуть не успеешь, так что ступай к себе и остынь. Господь благ.

Я продолжаю молча смотреть на него. Эймос никак не мог догадаться о том, что я намерена сделать, но он хитрее, чем кажется, куда как хитрее, поэтому мне надо быть начеку.

– Слыхала, что я сказал?

– Да.

– И?

– Господь благ, – сквозь зубы цежу я.

Он прищуривается еще сильнее. В моем тоне безошибочно слышен гнев, однако я выдерживаю взгляд Эймоса, дышу медленно и размеренно и жду, жду, жду. В конце концов – по моим меркам, минуло несколько часов, а на самом деле – считаные секунды, Эймос делает шаг в сторону. Я прохожу мимо него и не оглядываясь шагаю дальше.

Открываю дверь в свою комнату, ложусь на кровать и заставляю себя ждать. Если Эймос видит во мне проблему, то прямиком отправится к отцу Джону и озвучит свои опасения. В этом случае через минуту, максимум через две, на пороге появится Центурион. Жду. Пять минут, говорю я себе. Пять минут, чтобы уже наверняка.

Я буравлю взглядом дверь, готовая к тому, что Джейкоб Рейнольдс распахнет ее и объявит о намерении отца Джона поговорить со мной. Пытаюсь взять себя в руки, держаться рассудительно и осторожно, но перед глазами по-прежнему стоит лицо Хани, а в ушах – голос моей мамы, в лицо обзывающей отца Джона шарлатаном, мошенником и лжецом.

Спокойствие, шепчет голос в голове. Сохраняй спокойствие. Нет, это выше моих сил. Сквозь меня словно пропускают электрический ток. В основном это из-за гнева, но есть еще и потрескивающий шарик возбуждения. Когда с кем-то из моих Братьев и Сестер случается что-то плохое или несправедливое, я, как правило, ощущаю тотальную беспомощность, но только не в этот раз. Не сегодня.

Нейт был очень умен – он предупредил меня, что сотовым телефоном можно воспользоваться, только если дела будут совсем плохи. Правда, он имел в виду лично мои дела, но, уверена, он простит мне выбор, который я намерена сделать, ведь если заточение четырнадцатилетней девочки в железном ящике без воды и еды на пике техасской жары не подходит под определение «совсем плохо», то что вообще подходит?

Бросаю взгляд на часы на прикроватном столике. Три минуты, как я легла. Из коридора не доносится никаких необычных звуков, криков или стука шагов, но я заставляю себе подождать еще немного. Еще две минуты. Ради безопасности лучше перестраховаться.

От этой мысли я едва не хохочу в полный голос, потому что великая сермяжная правда, касающаяся единственного дома, который у меня был в этой жизни, правда, которую я поняла слишком поздно и от этого бешусь, состоит в том, что среди членов Легиона Господня в безопасности не находится никто, за исключением отца Джона и, может быть – может быть, – его четверых Центурионов. Раз за разом, в каждой проповеди, в каждом воззвании нас убеждали, что в стенах Базы нам ничто не угрожает, поскольку все чудовища обитают снаружи, во Внешнем мире. Однако истина полностью противоположна: стены Легиона отгораживают нас от реального мира, а монстры живут внутри, вместе с нами.

Снова смотрю на часы. Прошло четыре минуты. Слежу за секундной стрелкой, завершающей свой медленный круг, мысленно ее подгоняю. Когда она достигает отметки «12», я встаю с кровати и опускаюсь на колени так, чтобы видеть дверь. Вслепую шарю рукой по полу, кончиками пальцев без труда нащупываю незакрепленную половицу. Поддеваю ее и аккуратно откладываю в сторону. В небольшом углублении хранятся вещи, оставшиеся как память об отце, и два предмета, которые перед побегом вручил мне Нейт. Отцовские реликвии и ключ я не трогаю, забираю лишь мобильный телефон.

Он прямо-таки излучает опасность: если меня с ним застукают, то наказание Хани в сравнении с моим покажется шутливым шлепком по руке.

Я встаю и рассматриваю телефон. Кирпичик из черного пластика, на передней поверхности – миниатюрный экран, под ним – пятнадцать овальных кнопок. Та, что в верхнем левом углу, имеет выпуклую зеленую метку. Делаю глубокий вдох, чтобы унять бешеное сердцебиение, и нажимаю на зеленую кнопку большим пальцем. Ничего не происходит. Внутри у меня все обрывается. Может, села батарейка. Может, аппарат сломан. А может, не работал с самого начала, и все это просто жестокая шутка, и где-то там, во Внешнем мире, Нейт помирает со смеху над глупой девчонкой, которая всерьез поверила, что он мог…

Экран вспыхивает, и от неожиданности я чуть не роняю телефон на пол. Покрепче сжимаю в руках и внимательно изучаю. На дисплее по краям появляются столбики из коротких черточек, а вверху мигает слово «Поиск». Потом оно исчезает, и на его месте загорается надпись: «AT&T»[6]. Рядом с этой новой аббревиатурой пять маленьких кружочков. Самый дальний слева черного цвета, остальные внутри не закрашены.

Экран светится ярко, гораздо ярче, чем я предполагала, и меня вдруг охватывает нелепый страх, что кто-нибудь разглядит его сквозь стены, поэтому я сую телефон в карман шорт. Характерная прямоугольная выпуклость явно выпирает сквозь ткань, и любой, кого я встречу, непременно об этом поинтересуется, но девать мобильник больше некуда. Главное – чтобы никто его не увидел, ведь пользоваться им в комнате слишком опасно. Сейчас в корпусе тихо, однако в любой момент в здание могут войти, а я этого не услышу и провалю все дело.

Пересекаю комнату, останавливаюсь у двери. Из коридора ничего – и никого – не слышно, однако я на всякий случай приоткрываю дверь всего на пару сантиметров и осторожно выглядываю в узкую щелочку.

Пусто. Вижу белесую обшивку стен, светящееся распятие и двери пяти других комнат. Выскальзываю