Коридоры памяти - Владимир Алексеевич Кропотин

роты, само по себе значило немало. Этого никто не мог сделать за них. Это совершили они сами. Они вдруг почувствовали, что им не с кого стало брать пример, не на кого равняться. Теперь равнялись на них.

Конечно, была еще самая старшая шестая рота. Она держалась степеннее. Но не равняться же на тех, кого они во многом превосходили. Может, в массе шестая рота была несколько крупнее, но прежде выпускники выглядели внушительнее, многих из них знало все училище. Этих не знали. Но кто не знал Руднева или Попенченко, Зигзагова или Стародворова? Кто не знал боксеров, баскетболистов, художественной самодеятельности пятой роты? Младшие роты явно предпочитали их шестой.

— Ребята, это же здорово! — восклицал Гривнев и вращал выпуклыми глазами.

Они были довольны и не скрывали этого. Не скрывал Хватов, ставший еще деятельнее, чем обычно. Красноречиво оглядывал ребят Высотин. Сдерживался Попенченко. Он видел, что являлся в глазах товарищей одним из тех, кто составлял достоинство роты и придавал ей вес. Это было приятно и смущало. Получалось, что он, радуясь перемене, радовался как бы самому себе. Получалось, что, радуясь самому себе, он не должен был находить ничего особенного в том, что стал старшим суворовцем. Меньше, однако, сдерживали себя те, за кем прежде не замечалось особых достоинств. То, что они стали старшими, теперь уравнивало их со всеми. Даже Левский не мог унять охватившего его возбуждения. Как ни пренебрегали им, он тоже вместе со всеми перешел в пятую роту. Что из того, что кто-то успевал лучше его, что из того! Но еще увереннее стал и без того уверенный Руднев. В пятой роте не годилось оставаться такими, какими они были в четвертой. Это он первый, когда рота вступила на центральную аллею, поднял голову, развернул плечи, пошел широко и раскованно.

…Брежнев впервые приехал в училище позже многих. Его ждали. Ждал даже командир взвода старший лейтенант Чуткий. Оказывалось, что без него взвод как бы еще оставался в четвертой роте, тогда как другие взводы уже находились в пятой. Ему представлялось, что он и немногие, самые успевающие и дисциплинированные, переходили в старшую роту первые, а за ними следовали остальные.

А второй взвод и без Светланова, как всегда дружно, направился играть в футбол, а затем купаться в бассейне. Все главные места в училище теперь принадлежали им. Когда Светланов приехал, он тоже присоединился к товарищам, но сначала он увидел Брежнева и поздоровался с ним, затем ходил здороваться с ребятами из третьего взвода. Эти ребята нравились ему, особенно боксеры, а баскетболисты являлись как бы вторым его взводом.

Непонятно встретил Светланова старший лейтенант Пупок. Знакомо расставив короткие ноги и запрокинув голову, он будто никого не видел. Светланов заглянул ему в глаза, во что-то налитое, просвеченное и бессознательное, и опешил. Прозрачное и бессознательное вдруг уставилось на него.

— Что смотришь? — спросил Пупок.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!

— Здоров, здоров, — отвечал Пупок. — Строй взвод!

— Как строй?

Взвода в казарме не было.

— Ладно. Гуляй.

Годовалов тоже задержался. Его ждали не больше, чем других. По-настоящему ждал его, может быть, один Тихвин. Встреча со старшим лейтенантом Голубевым оказалась Годовалову особенно приятна. Здороваясь с командиром взвода, он поймал себя на мысли, что был ближе к Голубеву, чем кто-либо другой из ребят взвода.

Бушина в четвертом взводе тоже ждали не больше, чем других, но приезд его сразу почувствовали все: появился вожак.

Щеки многих покрыл и дожидался бритвы пушок. Первый стал бриться превратившийся в галантного мужчину самый старший в роте гвардеец Солнцев. Изредка брились Уткин и чернявый Светланов. Но зачинателем массового бритья оказался Хватов. Он намыливал щеки до густой пены, брился, натягивая тонкую кожу, умывался, одеколонился и подолгу разглядывал себя в зеркало.

— Дай бритву, — просил его Попенченко, проводил набухшим пальцем по тугому, гладкому лицу и тщетно искал на нем следы мужественности.

— У тебя же ничего нет, — говорил Хватов.

— Есть. Вот посмотри, — показывал Попенченко.

Хватов смотрел, но ничего разглядеть не мог.

— Ты какими лезвиями бреешься? — спрашивал его Брежнев, начинавший бритьевую кампанию в своем взводе.

Свои лезвия показал ему Тихвин, но Брежнев едва взглянул на него.

Глядя на брившихся, купил все необходимое Ястребков.

— А ну перестать! — кричал старшина Иваненко в бане. — Жеребцы!

Жеребцами они не были, но расправившийся в них один общий человек неожиданно предстал перед ними еще одной стороной. Из них явно выходили мужские особи. Оголтело носились друг за другом длинные Зигзагов и Рубашкин. Гордо носил свои мужские регалии Руднев. На всех поглядывал и был доволен, что не подкачал и в новом качестве, Попенченко. Удовлетворен был и Годовалов. Мужчина тоже получился из него одаренный. Уважительно поглядывал на себя Брежнев. Тянулся за лидерами Высотин. Не ведал стыда Зудов. Он и Хватов немного оплошали, но виду не подавали. Сконфузился сибиряк Кедров, а одетый в мягкий жир Тихвин походил на неестественно крупного ребенка. Но зато неожиданно вышел в лидеры и не знал, как распорядиться странным преимуществом, Ястребков. Ни на кого не обращая внимания, он откровенно и сосредоточенно рассматривал себя. Рассматривал долго, но ни к какому выводу так и не пришел.

Итак, они стали такими, какими, глядя на старших товарищей, особенно выпускников, стремились стать. На них смотрели. Ими восхищались младшие роты, когда сильные, ловкие, загорелые они играли в футбол и баскетбол, прыгали и бегали.

Н а  н и х  с м о т р е л и.  Все училище собралось у бассейна и, подбадривая соревнующихся, размахивало руками, кричало, свистело, наклонялось над бортами и едва не сваливалось в воду. На последнем этапе эстафеты первым плыл Блажко, плыл так, что, казалось, не только не погружался в воду, но всем своим смуглым, широким, как у краба, телом и крепкими, как клешни, руками и ногами чрезвычайно быстро перемещался по самой поверхности как по твердому. Вторая команда пятой роты, первая и вторая команды шестой безнадежно отставали.

Н а  н и х  с м о т р е л и.  Смотрела даже шестая рота. Зал сотрясался от топота тысяч ног, взрывался аплодисментами и ревом, когда в ярко-белом квадрате ринга на сцене клуба побеждал суворовец. Побеждал Дорогин. Побеждал Покорин. С нетерпением ожидали выхода на ринг Попенченко, обычно заканчивавшего поединки в первом раунде.

— Таких боксеров в училище еще не было, — говорил на тренировке Роман. — Попенченко стал лучше Войкова.

И это говорилось о недавнем их кумире!

Попенченко пунцовел, отводил глаза и еще больше старался.

Н а  н и х  с м о