Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Татанка-Йотанка слегка опустил веки. Он хотел проникнуть в душу мальчика, сам оставаясь недоступным для его пытливого взгляда. Но чем дольше длилось это молчание, тем понятнее становилось Харке намерение великого шамана, и он тоже закрылся, стал смотреть не в глаза шамана, а на его тонкие, сжатые губы, по которым он понял, что тот пришел вовсе не для того, чтобы сообщить ему некую радостную весть или оказать знаки уважения маленькому охотнику на медведей.
Татанка-Йотанка был в своем праздничном платье. Плечи и грудь его куртки были богато расшиты тонкими узорами. Индейцы использовали для этого иглы дикобраза, раскрашивая и нашивая их на одежду. Перекинутую через левое плечо кожаную накидку шамана украшали изображения его подвигов. На голове высилась корона из орлиных перьев, отделанная горностаем.
От долгого молчания нервы Харки напряглись, как тетива лука. Он уже понял, что в вигваме, кроме них двоих, никого нет: ни Четана, ни его матери и бабки, ни Черной Кожи, ни Уиноны. Одеяла женщин и детей были аккуратно сложены.
Когда же все покинули вигвам? Почему он ничего не заметил и даже не почувствовал? Неужели он так крепко и долго спал?
Что было нужно от него шаману? Чем дольше Татанка-Йотанка молчал, тем тревожней становилось у Харки на душе. Единственным, что придавало ему уверенность, были винтовка, которую он держал в руке, и несколько патронов, полученные от Рыжего Джима.
В вигваме царил полумрак, так как входной полог был закрыт, а в очаге лишь тлели угольки. Снаружи доносилось множество звуков. Харка, все чувства которого были сконцентрированы на зловещем молчании шамана, услышал их только теперь. Это были веселые крики, смех, топот ног. Сыновья Большой Медведицы готовились к празднику, радовались предстоящему состязанию в стрельбе, жареному мясу, песням и танцам. Харка слышал звонкие голоса Молодых Собак и Красных Перьев, среди которых, как ему показалось, раздавались и голоса Четана и Черной Кожи. Ему стало легче: кончилось это странное, удручающее одиночество в безмолвном поединке с Татанкой-Йотанкой, его опять окружали братья, Сыновья Большой Медведицы, стены вигвама были препятствием лишь для глаз, но не для ушей, и он разделил со своими братьями радостное предвкушение праздника. Хотя он и не видел отца, воинов, Рыжего Джима, своих товарищей, все они стояли перед его мысленным взором, нарядные, выкупавшиеся и намазавшиеся жиром, причесанные, с перьями за налобной повязкой. Мужчины и юноши проверяют свои луки и стрелы, женщины стоят перед вигвамами, готовые осыпать насмешками незадачливых стрелков.
А он, Харка, все проспал! От этой мысли его бросило в жар. Четан и Черная Кожа засмеют его. Может, они уже дали ему новое прозвище — Соня? Главный гость Сыновей Большой Медведицы, великий шаман дакота, уже успел надеть праздничный наряд, а он, Харка, стоит у своего ложа неумытый, непричесанный и даже неодетый.
И вдруг в нем проснулись угрызения совести. Ночью, нарушив запрет, он ходил подсматривать за отцом и его гостями. Он видел, как воины пили Огненную Воду и превращались в глупцов. Татанка-Йотанка — великий шаман! Он, наверное, может видеть в темноте и сквозь стены вигвама и видел его непослушание!
По спине у Харки пробежали мурашки. А вдруг ему теперь не позволят участвовать в празднике? Вдруг с ним случится что-нибудь еще более страшное? Ведь такое уже бывало, что людей, вероломно проникавших в чужие тайны, убивали!
Татанка-Йотанка все еще молчал. Как такой великий шаман мог столько времени посвятить какому-то мальчику? Какая причина могла так надолго приковать его к этому месту?
Харка не шевелился. Он даже не моргал. Но на висках у него проступили капли пота. Наконец Татанка-Йотанка едва заметным движением пальца правой руки, придерживавшей на плече накидку, дал ему знак, и этот крохотный жест означал: «Идем!»
Харка, как был — со спутанными волосами, с винтовкой в руке, полуголый, — послушно пошел за ним. Он не смотрел по сторонам, он не хотел никого видеть, а те, кто видел его, мгновенно умолкали, даже если еще секунду назад весело болтали и смеялись.
Татанка-Йотанка повел его через площадь. Харка узнавал путь лишь по земле, по тропам в траве, по утоптанному песку и глине, по следам мокасин.
Великий шаман открыл полог какого-то вигвама. Это был вигвам Хавандшиты, перед которым на шесте для трофеев висел мацавакен пауни. Они вошли внутрь. Харка не хотел озираться, но сделал это, точно подчиняясь чьей-то воле.
Священный Вигвам тоже был пуст. Татанка-Йотанка жестом велел Харке сесть, и тот послушно исполнил его приказание. Затем великий шаман так же молча, жестами дал понять ему, что он должен сидеть здесь, не вставая с места и не раскрывая уст.
Харка вдруг словно превратился в изваяние.
Татанка-Йотанка повернулся и покинул вигвам. Харка сидел у потухшего очага, подвернув под себя ноги и положив на них винтовку.
Сквозь щели внутрь проникало достаточно света, чтобы можно было различить окружающие предметы. Пол был устлан шкурами. С жердей, на которых держался вигвам, свисали странные вещи: змеиные кожи, шкуры животных, засушенные жабы, барабаны, маски и колпаки. Харка не раз видел старого шамана танцующим в разных обличьях. С ранних лет детей приучали к страху перед властью шамана, и сейчас у него в груди затаилось смутное чувство опасности.
Тем временем радостный шум снаружи утих. Харка по-прежнему слышал неясные голоса, но смысл слов ускользал от него. Он то и дело прислушивался, не раздастся ли голос отца, или голос глашатая, или смех Рыжего Джима, но не мог разобрать ничего, кроме тихого, монотонного гомона,
