Олег Рязанский - Алексей Хлуденёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Феоктист слегка откидывает голову в ало-синей скуфье, тяжело дышит. Он взволнован. Он давно уже обеспокоен непрочностью Пименова сидения на митрополичьем столе, обусловленной все ещё продолжающейся взаимной подозрительностью, если не сказать резче — неприязнью Пимена и князя Дмитрия. И теперь, когда московский князь прибегает к помощи отца Сергия, чтобы укрепить свое княжение, как не встревожиться? Как не подумать о том, что в случае успеха Сергиева посольства московский князь станет продвигать маковецкого игумена на митрополичий стол взамен Пимена?
Сказав все это с четкой определенностью и слегка в сердцах, владыка Феоктист, как лицо духовное, тотчас же спохватывается: он, увлекшись, как-то даже и не заметил, что высказал свои предположения не из любовных и мирных чувств, а с некой даже запальчивостью, раздражением. А это означало, что в нем заговорило самомнение, то самое, которое, в отличие от самоуничижения, порождает чувство гордости, в свою очередь влекущее за собой желание судить других… А если его предположения зряшны? Если московский князь даже и не помышляет о том, в чем его подозревает Феоктист? Если не помышляет и отец Сергий о митрополичьем троне? Вот и выходит, что Феоктист возводит напраслину…
Ему вдруг становится нехорошо — давит сердце, дышать все труднее, хоть раздирай грудь. Он и пытается это делать — пальцами скребет по мантии, а сам сползает с кресла, мысленно спеша обратиться к Господу спасти его, грешного.
Князь, встревожась, зовет слуг; скоро является лекарь со снадобьями в черепушках. Через некоторое время владыка приходит в себя, и его увозят под заботливым попечением князевых слуг во владычный дом.
Глава двенадцатая. Преподобный Сергий в Переяславле Рязанском
Посольство во главе с Сергием Радонежским прибыло на Рязань в дни Филиппова говения, когда уже выпал снег и устоялся. Достигши Троицкого монастыря в предместьях Переяславля, отец Сергий помолился в нем и переночевал, почти всю ночь стоя на молитве. На следующее утро за ним приехали посланные князем Олегом Ивановичем сын Федор, зять Иван Мирославич, несколько бояр и священников — посланцев рязанского владыки. Князь и владыка в окружении бояр и священников ждали московское посольство у ворот Глебовской башни. Чуть в сторонке стояла большая толпа простых горожан. На башне, на крепостных стенах под двухскатными лубяными крышами стражники в тулупах. Их обветренные лица обращены к Верхнему посаду. Звонил висевший у башни тяжелый вестовой колокол.
— Едут, едут! — оживились на башне и стенах.
— Эвон, сколько их!
— Лепо идут кони!
— Одева на московитах пригожая…
— Еще бы! Бояра!..
— А и наши не ударили лицом в грязь. Смотри — молодец к молодцу!
— А как же? Срамиться перед московитами нельзя.
— Как бы московиты не обдурили наших! Ишь до чего додумались — отца Сергия послали…
— Не… Нашего государя Ольга Ивановича не обвести им вкруг пальца.
Из ворот Верхнего посада выезжает на мерзлый бревенчатый мост вереница верхоконников и повозок. Впереди — в руках верховых — однохоботное и двухоботное знамена с изображением на них Спасителя. Сани визжат на мосту полозьями. В нескольких саженях от встречавших останавливается крытый возок, и из приоткрывшейся двери его сначала высовывается нога в лапте, затем показывается белобородый старец в простом монашеском одеянии. Очерк лица его благороден, в его выражении какая-то внутренняя теплота, домашняя и притягательная. Неспешно и не по летам легко он выходит из возка и, охлопав себя по полам посконного одеяния, отыскивает глазами надвратную икону Бориса и Глеба, опускается на колени в снег, крестится и кладет земной поклон.
— Отец Сергий! — шелестит в рядах встречавших простонародцев. — Отец Сергий…
— Он и есть!
— А тощой — будто жук-бегунец!
— Постится, видать, строго…
— А глаза-то какие у него! Светлые…
Князь Олег, сойдя с коня, идет к отцу Сергию под благословение без внутреннего душевного трепета — для него сейчас старец прежде всего посол, который прибыл выполнять поручение его давнего врага-соперника — Дмитрия Московского. Но, конечно же, не однажды слышав о том, что маковецкий игумен обладает чудесным даром целителя и прозорливца, он всматривается в его лицо с интересом. Отец Сергий ответно смотрит на князя дружелюбно, чистосердечно, но отнюдь не настороженно и даже не испытующе, как обычно смотрят послы. В то же время взгляд старца входит в него мягким светом, идущим как бы издалека-далёка, из глубин громадного духовного опыта. Старец благословляет князя, и когда Олег прикладывается к его руке, то вдруг чувствует, как в его душу вселяется что-то благотворное, что-то умягчающее.
И в дальнейшем, когда после исполнения всех уставных действий по церемониалу встречи идут в храм и владыка Феоктист в сверкающей драгоценными каменьями митре ведет службу, князь, иногда взглядывая на отца Сергия и видя, как тот молится, отрешась от всего внешнего, и как лицо его становится все светлее и светлее, будто только что выпавший снег, чувствует в себе все ту же внутреннюю благодать. Она умиротворяет его, гасит в нем все прежние обиды на Москву, низводит настороженность в отношении всей московитской свиты, сопровождавшей старца. И князь чувствует, что то умиротворение, которое происходит в его душе от благословения старца и его присутствия, рождает в нем чувство любви и братства ко всем и к прибывшим московитам тоже.
Спустя какое-то время Олег Иванович принимает посольство во дворце. На приеме обнаруживается, что московиты прибыли не с пустыми руками. В грамоте, торжественно врученной Олегу Ивановичу, предлагалось рязанцам заключить договор с Москвой о вечном мире и любви — но не только за счет уступок с рязанской стороны, а и за счет серьезных уступок со стороны московской. Коломну и Лопасню московские правители не уступали, однако, в отличие от условий московско-рязанской договоренности после Донского побоища, обещали не притязать на Тулу и Берести. Среди новых условий было и такое: рязанский князь не низводился до степени младшего князя по отношению к московскому, а уравнивался с ним.
Вслух прочитанная дьяком грамота — внушительный свиток с печатью на шелковом шнуре — не то чтобы сделала рязанских бояр тотчас умиленными и уступчивыми, однако ж произвела на них впечатление. Во всяком случае, все они устремили ожидательный взор на своего князя — что он скажет? Как отнесется к новым предложениям Москвы? Как прежде, стукнет кулаками по подлокотникам и ответит тихо и решительно: "Нет"?
Ответ князя и благосклонен, и многообещающ:
— Что ж, тут есть о чем подумать…
Князь все же напоминает послам из Москвы, что рязанцы, как и впредь, рассчитывают на возврат Коломны и Лопасни. Но теперь в его голосе нет той жесткости, той неуступчивости, какая была во время приема предыдущих посольств. Теперь в его голосе другая интонация — мягкая. Все понимают, что условие он выставляет по традиции, но стоять насмерть на этом условии не будет.
И все — московиты и рязанцы — улыбаются: одни потому, что уже чувствуют близость торжества Сергиева посольства, другие — что ожидаемая удача переговоров будет во благо и Рязани.
И вновь князь Олег и владыка Феоктист вдвоем в покое. Уже свершено молебствие в храме, гостям дан обед из постных блюд, отец Сергий сопровожден в Троицкий монастырь, полюбившийся ему.
На Феоктиста, как и на князя, встреча с преподобным Сергием произвела неизгладимое впечатление. Доселе рязанскому владыке не приходилось встречаться с маковецким игуменом, и он мог позволить себе с недоверием отнестись к некоторым изустным рассказам об игумене как о чудотворце, прозорливце и святом человеке Божием.
Например, рассказывали, что отец Сергий совершил чудо с водоисточником. Одно время основанная им обитель стала нуждаться в дополнительном источнике. Воду носили издалека, и кое-кто из братьев стал выражать недовольство. Суть недовольства заключалась в том, что отец Сергий опрометчиво поставил монастырь в безводном месте. На самом деле, прежде, когда выбиралось место для обители, прямо под Маковцем протекала маленькая речка, но со временем она усохла, и вода в ней стала негодной для употребления в пищу. К тому же Сергий не замышлял устроение большого монастыря, каковым он стал спустя несколько лет. И вот теперь отец Сергий вынужден был извиняться перед братией, в то же время увещевая их молиться Господу и просить у Него помощи. Однажды, взяв с собой одного из иноков, отец Сергий спустился в ложбину близ монастыря, отыскал местечко с небольшим количеством дождевой воды и сотворил над ним молитву. Из земли внезапно забил родничок. Образовался ручей, названный братией Сергиевой рекой.
Или рассказывали, как игумен вылечил тяжелобольного ребенка. Один христолюбивый принес в келью игумена своего единственного больного сына и попросил его помолиться за ребенка. Но едва он вошел в келию, едва изложил просьбу, как ребенок умер. Родитель стал сокрушаться: напрасно он уповал на помощь отца Сергия, и лучше бы он не приносил больное дитя в келию — по крайней мере, тот скончался бы дома… В отчаянии родитель отправился готовить гробик. Тем временем отец Сергий приступил к молитве над умершим. Через некоторое время дитя ожило… Когда родитель вернулся в келию, чтобы забрать умершего, он, к великой радости, увидел: ребенок его жив… Игумен встретил родителя воскресшего мальчика словами: "Напрасно ты так смутился. Отрок вовсе и не умирал…". И стал объяснять, что ребенок, видно, закоченел от холода и ожил от тепла. Христолюбивый родитель, однако, настоял на том, что дитя ожило молитвами святого. Тогда отец Сергий запретил своему посетителю разглашать о чудесном исцелении во избежание ненужной ему славы.