Ухожу на задание… - Владимир Дмитриевич Успенский

их еще было видно, но вот они уже будто растворились во тьме. И в этот момент там, где исчезли сарбазы, раздался страшный крик, скорее не крик, a испуганный, удивленный, полный боли вопль.

— Ложись! — скомандовал Гафур и выхватил из кармана гранату.

Искандер, упав за камень, полоснул длинной очередью из автомата. Из темноты понеслись ответные очереди.

За спиной Гафура, возле будки, всполошились, кричали сарбазы. Сам он, пригнувшись, пятился туда, он нужен молодым бойцам, чтобы придать им уверенность. Почти ослепнув от ярких вспышек близких выстрелов, Гафур смутно различал фигуры, бегущие прямо к нему. Резкий толчок опрокинул его на асфальт. Он даже не понял, чем его так хлестнуло, почему упал, отчего граната вдруг стала такой тяжелой. Но ее во что бы то ни стало надо было бросить остановить тех, кто, топая и ругаясь, бежал к посту.

В замах и бросок Гафур вложил все оставшиеся силы. И сразу же потерял сознание.

11

Махмат прибежал на пост, когда стрельба там уже кончилась. При свете ракет асфальтированное шоссе казалось речкой средь темных берегов. Как разбитое суденышко, валялась опрокинутая будка. Ядовито чадила куча какого-то тряпья.

— Кого захватили? — задыхаясь спросил Махмат моджахедина, обшаривавшего труп сарбаза.

— Они там, — выпрямившись, показал басмач.

— А командир?

— Сулеймана позвал аллах, — прозвучал равнодушный ответ. Моджахедин снова запустил руку в карман убитого.

Раздражение охватило Махмата. Начинался рассвет, надо было спешить на место сбора, уводить отряд подальше от опасности в горы. Придется теперь брать командование на себя.

Ему показали несколько трупов на дороге. Первый слева мертвец выглядел неестественно маленьким. Сулейман?! Он лежал на боку, подтянув колени и охватив их руками. А лицо было белым и чистым: ни осколки, ни пламя взрыва не коснулись его.

Вспыхнула целая гроздь ракет. Оранжевым веером развернулась очередь трассирующих пуль. Недолет. Сарбазы с холма, от казарм, нащупывали мятежников. При новой вспышке ракет Махмат узнал еще одного убитого. Вытянувшись во весь рост и раскинув руки, лежал поперек шоссе долговязый капитан Фарид Гафур.

Встретились, значит, два брата! Старший, так беспокоившийся о младшем, и младший, почтительно вспоминавший о заботливом трудолюбивом старшем брате. Вряд ли узнали друг друга во мраке, в скоропалительной ночной стычке братья, ставшие волею судьбы непримиримыми врагами.

Ни жалости, ни сочувствия не испытывал Махмат. Одно беспокойство. Лучше бы уцелел Сулейман. Придется теперь тащить его труп. И скорее, скорее в разрушенный кишлак, в ущелье, начинающееся за ним. Пленных можно допросить по пути.

— Берите Сулеймана! — позвал он маджахединов и, видя как те неохотно приблизились к изуродованному трупу командира, заорал злобно: — Быстрой, собаки, пока кафиры не вспороли вам животы! Быстрей! — И побежал трусцой к черневшему впереди дувалу.

12

Возле афганского поста, подвергшегося нападению душманов, колонна вынуждена была задержаться. Ночью побывали бандиты, они могли заминировать дорогу. Вперед, проверяя шоссе, пошли саперы. К тому же, когда проезжали через сгоревший кишлак, душманы, стреляя издалека из развалин, повредили один грузовик, его ремонтировали специалисты из группы технического замыкания. Подполковник Астафуров решил взглянуть, как они управляются, а заодно осмотреть колонну, вытянувшуюся на обочине шоссе под защитой афганского гарнизона, который сейчас, в светлое время, надежно контролировал с холмя всю окружающую местность.

За рулем командирского «уазика» — капитан Орагвелидзе, заместитель начальника колонны по технической части и давний приятель Астафурова. Неисповедимые пути воинской службы свели их здесь, в Афганистане, во второй раз, после того, как один побывал на Дальнем Востоке, а другой — в группе войск на западе. Годы пронеслись, и вот опять они вместе. Худощавый, горбоносый, вспыльчивый Вахтанг Орагвелидзе очень любил поговорить, он просто физически не мог молчать, а медлительный, терпеливый Астафуров способен был подолгу, не перебивая, слушать южанина. Вроде бы и невнимательно, рассеянно слушал, думая о своем, разглядывая карту или делая пометки в записной книжке, но всегда улавливал главное. «Говори, говори, Вахтанг, — поощрял Астафуров. — Ты не мешаешь». — «А, не мешаю? Только и всего?»

Обижался, умолкал напитан, но лишь на короткое время, а затем опять принимался рассказывать смешные или поучительные истории, анекдоты. Но все это, разумеется, наедине и не в ущерб службе. Дружеским расположением командира Орагвелидзе не злоупотреблял. Вот и сейчас он быстро и осторожно вел машину, внимательно поглядывая по сторонам, смуглое лицо его было сосредоточено, внимательны, а язык словно бы работал сам по себе, подробно излагая, как отец Вахтанга увлекся выращиванием особой шоколадной хурмы, которая гораздо лучше обычной грузинской и местной афганской хотя бы потому, что совершенно не вяжет рот и долго не портится.

— Что это? — Капитан притормозил машину. — Вот додумались, а!

— Ты о чем? — спросил Астафуров. — Вроде бы все нормально. Грузовики стоят с необходимыми интервалами.

[пропущена страница в скане]

гонял, против шерсти гладил! Такие шуточки, как с этой кухней, просто немыслимы были!

— Другое время — другие обстоятельства. Не мог же я поощрять буйную фантазию юнцов, — улыбнулся Иннокентий Афанасьевич. — В каждом из вас тогда с полста лошадиных сил играло, только держи таких мальчиков, не отпускай тормоза.

— Но согласись — помягчал ты? — шутливо настаивал Орагвелидзе.

— Ну, хорошо, хорошо, — добродушно проворчал Астафуров, удивляясь тому, что вот и Вахтанг заметил перемены, происшедшие в нем.

Он-то думал, что внешне остался прежним, а оказывается, не совсем так… Только теперь, в зрелом возрасте, накопив большой командирский опыт, обрел Астафуров возможность глубоко анализировать свои взаимоотношения с подчиненными, безошибочно определять причины служебных успехов или неудач. Он всегда был вроде бы неплохим офицером, во всяком случае, начальство ценило его, без задержек выдвигало на повышение. Но какая огромная разница между бывшим командиром взвода лейтенантом Астафуровым и теперешним подполковником Астафуровым! Тогда он был почти ровесником своих подчиненных, без погон ничем не выделялся бы среди них, должен был поддерживать собственный авторитет прежде всего требовательностью к себе, к сержантам и рядовым бойцам. Старался во всем быть первым: от физической подготовки до стрельбы из всех штатных видов оружия. Крепко, может быть даже чрезмерно, доставалось от него мешковатым хлопцам, пришедшим с гражданки. Но ведь это как раз и требовалось, чтобы быстрее стали они настоящими солдатами. И, наверное, не случайно после увольнения многие присылали ему добрые письма, звали в гости.

Поднявшись на ротную ступень, Астафуров чувствовал себя гораздо увереннее, был старшим среди равных, не столько распоряжался, сколько старался помочь новичкам: убеждал, объяснял… Он всегда, и согласно уставу, и по велению души, заботливо относился к своим подчиненным, тут его совесть чиста. И все же до определенной поры заботы имели