Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

Время понеслось вскачь. Я пыталась найти баланс и успеть все и сразу. Днем отдавала себя дочери, по ночам писала. На выходных брала с собой Любу и ехала к Инессе Марковне. Она сразу приняла девочку. И хоть свекровь уже не могла удержать ребенка в руках, я видела, как ей важны эти встречи. Как лучились любовью ее блеклые, давно выцветшие глаза.

— Люба так на тебя похожа, — шептала она и целовала крохотные пальчики своей внучки.

А к Новому Году Инесса Марковна ушла. Она сделала это интеллигентно и тихо, следуя принципу, которому руководствовалась сама и учила других. Жить так, чтобы не мешать остальным. И я была рада, что свои последние дни эта бедная женщина провела счастливой.

Через месяц после похорон меня отыскал и огорошил нотариус, к которому обратилась свекровь. Оказалось, что она оформила дарственную и переписала на меня свою роскошную трехкомнатную квартиру на Кутузовском проспекте. Эта новость потрясла всех, в первую очередь Белого.

— Моя мать была глубоко больна, и я докажу в суде, что она не являлась адекватной, когда подписывала бумаги, — моего бывшего мужа корежило как бесноватого у паперти. Глаза бешеные, а с губ чуть ли не капает слюна. Выглядел он еще хуже, чем во время нашей последней встречи.

— Скажите, как давно болела Инесса Марковна, — спокойно уточнил нотариус, седой мужчина в характерных профессии очках.

— Четыре года, — выплюнул Белый, и окатил меня презрительным взглядом.

— Что ж, тогда у нас не будет никаких проблем, потому что Завещание было составлено чуть меньше десяти лет назад.

Эти слова поразили всех присутствующих. Белый побелел так, что я испугалась, не понадобится ли ему сейчас врач. Он выглядел как человек, перенесший инфаркт. Глаза на выкате, рот открыт и пытается что-то произнести, но из него не доносится ни звука.

— Ведьма, — наконец хрипит Филипп и тычет в меня пальцем. — Ведьма! Ты все у меня забрала! Все! Я этого так не оставлю, я добьюсь, я всем расскажу…

Что он собирался рассказать, я так и не узнала, вышла из кабинета, прежде чем на меня выльют еще одно ведро помоев. Юра Климов догнал меня уже в коридоре.

— Ну что, москвичка, можно поздравить с квартирой в центре города?

— Я к этому никогда не стремилась, — спокойно ответила я.

— Но ведь и отказываться не станешь? А то знаю вас, благородных.

Думаю всего секунду. Точнее не думаю, а формулирую давно готовый ответ:

— Эта квартира подарок бабушки для своей внучки. Разумеется, я не откажусь от нее, и сделаю все, чтобы она не досталась Белому.

— Отлично. Документы там в порядке, я уже изучил, а с тем компроматом, который у вас на него есть… ему нужно быть совсем отбитым, чтобы всерьез на что-то рассчитывать.

Отбитым Филипп конечно не был. Насколько я знала, он консультировался с разными юристами, но в итоге решил даже не начинать тяжбу. Просто переименовал главную злодейку своей новой книги, и теперь она была не Ариадной, а Риммой. Мне это даже льстило.

Со всеми этими событиями работа над собственным романом шла не так быстро как хотелось, но весной я наконец поставила точку в последней главе и написала заветные для себя буквы «КОНЕЦ».

Вечером, когда накупанная, наигранная, сытая и довольная Люба, заснула, я открыла бутылку шампанского и чокнулась бокалом с собственным отражением в стекле:

— За нас, Римма!

Не знаю, нужно ли переживать, что я пью в одиночестве? Что мне не хочется никого звать, никого видеть. Наверное, нет. Не смотря на отсутствие людей вокруг, одинокой я себя не ощущала. Мне было хорошо в новой роли, которую я, наконец, обрела.

Теперь я мама. А еще писатель. И… женщина?

Разве этого мало? Да нет же, сполна!

И только по ночам, когда я ложилась спать, когда сознание отпускало контроль и позволяло себе расслабиться, приходила она — другая Римма. Я видела ее не часто, иначе бы давно сошла с ума. Это больно, видеть себя со стороны и понимать, что ничего этого у меня не будет.

Не будет трех дочек, не будет Никиты рядом, не будет долгих, внимательных взглядов друг на друга, не будет гонок на самокатах по бесконечно длинному коридору, сбитых коленок, и смеха, от которого щемит в душе и слезятся глаза. Сны казались такими реальными, что я долго не могла поверить в то, что все это не по-настоящему. Я видела все это как наяву. Боялась и мечтала, что сны когда-то прекратятся. Потому что мне бы было трудно, но вместе с тем радостно знать, что та, другая Римма оказалась чуть более смелой, чуть более счастливой чем я.

Глава 46

Осень 2025

Смотрю на подготовленный стилистом наряд и сомневаюсь. Не похоже на мои романтичные платья с рюшами и бантами. Вообще на мое не похоже!

Кожаные шорты, не короткие, конечно, но шорты! К ним шелковый топ и удлиненный пиджак, будто с чужого плеча. Да, смотрится красиво, но женщина из отражения в зеркале выглядит настолько по-другому, что я перестаю себя узнавать.

— А мне нравится, — щебечет Настя, — бодренько так, на молодежном.

— На молодежном? — Улыбаюсь, и Римма из зеркала повторяет за мной, как и положено отражению. Фух, значит это все-таки я. — А мы с тобой старухи?

— Ну, роды конечно омолаживают, но не настолько. Мы не старухи, мы милфы! Как говорится, пока в порно есть категория под мой возраст, я все еще огонь! Что, Гриша, согласен?

Маленький, совершенно лысый мальчик у нее на руках недовольно сопит, разбуженный нашими голосами и запахом маминой груди. Настя отворачивается от меня и с нежностью смотрит на сына.

— Ну не бурчи, не бурчи, мужичок.

На отношения этих двоих можно смотреть вечно, так что я с трудом отрываю от подруги взгляд и нехотя плетусь в коридор. Эти публичные мероприятия пьют из меня все силы, и я бы предпочла остаться дома, с малышами и Настей, готовить вкусный ужин и обсуждать что угодно, только не мои творческие планы, и сюжет новой книги. А надо как раз про последнее. Сегодня закрытие книжной выставки, на которой мой агент организовал встречу с читателями и журналистами. Как раз на сцене амфитеатра, где год назад выступал Белый. Самого белого там не будет. Не позвали. Последний его роман не зашел публике, фильм провалился в прокате, а сам он старается не отсвечивать, сидит дома и пережидает это темное для себя время.

— Слушай, а хорошо тебе все-таки