Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

Не могу сдержать улыбку, настолько мне нравится ошалевшее лицо Филиппа. Именно так выглядит человек, который за секунду потерял все.

— Приятно иметь дело с умными людьми, — улыбаюсь я Антону. — Контакты моего юриста у тебя есть, видеться с вами я не планирую, все вопросы будем решать через него. До свидания, Антон. И прощай, Филипп.

Фомичев догоняет меня, когда я вышла из отеля на улицу. Холодный осенний воздух приятно оседает в легких, вытесняя духоту и сухости номера, в котором теперь живет мой муж. Боже, как хорошо, как свободно дышится, когда его нет рядом.

— Римма, — слышу и оборачиваюсь. Фомичев улыбается мне так, будто нас двоих связывает общий секрет. — Милая, ты была просто великолепна.

— Что тебе нужно, Антон, — устало прикрываю глаза. От всего случившегося у меня болит голова и тянет в висках.

— Мне нужна ты, — Антон, видя мое состояние, подает мне руку, ведет куда-то вдоль дороги, мимо людей, мимо машин. — Римма, тебе нужен литературный агент? Я слышал о твоей книге и верю в ее успех, но женщине, пусть и такой умной, нельзя в одиночку плавать среди тех акул из издательства. Загрызут. Но я могу тебе помочь, я сделаю все, чтобы вывести тебя в топ, стану твоей второй рукой, твоим помощником и доверенным лицом.

Смотрю на свои пальцы, зажатые в красной, как у рака, клешне. Антон вцепился в меня и тянет, тянет, тянет. Смотрит в глаза, улыбается, что-то обещает, в чем-то клянется.

Это похоже на гипноз, но я слишком долго была кроликом, чтобы снова купиться на старания удава.

Вытаскиваю мокрую от пота ладонь из его рук и чеканю:

— Никогда в жизни, Антон. Никогда в жизни я не свяжусь с тобой. И советую не вставать у меня на пути, потому что, клянусь, задавлю. Уничтожу тебя, и Белого, только дай мне повод.

Несколько бесконечно долгих секунд Антон смотрит мне в глаза. Кивает. И произносит:

— Я тебя услышал.

После чего уходит от меня прочь. Надеюсь, что на этот раз навсегда.

Глава 45

Я не азартный человек и кто бы знал, что первая ставка, которую я сделаю, сыграет как надо!

Я поставила на самолюбие Белого и не прогадала. Он так сильно боялся за свое имя, так сильно желал остаться для всех не просто хорошим, а самым лучшим, что согласился на все мои условия. Сам или под давлением Фомичева — мне было не важно.

Мне вообще было не важно все, что происходило там, за стенами моего нового мира.

В ту же ночь я легла в родильное отделение имени О. М. Филатова на Самаркандском бульваре дом 3. В индивидуальную палату, которую всегда оставляют свободной для сложных случаев типа нашего. Обычно здесь ждут выписки девочки, которые в родах потеряли своих крох. Врачи делают все, чтобы эти бедные души не пересекались с другими мамами, не видели их уставших, но счастливых лиц, не мучились. Их прячут от детских криков, от утренних обходов медсестер, от боли и страданий.

Поэтому моя палата больше похожа на келью в башне. В самом конце коридора, без таблички и номера, сюда было не добраться остальным постороннему.

Здесь, в комнате два на два метра я и начала свою новую жизнь.

Много раз мне рассказывали, как трудно дается материнство. Но я почему-то была уверена, что у меня все случится иначе.

И случилось.

Я с самого начала знала и чувствовала своего ребенка так, словно она часть меня. Никаких страхов, никакой усталости, ничего кроме счастья. Целую неделю мы с Любой привыкали к новым для себя ролям. Я училась кормить ее из бутылочки, пеленать, баюкать на руках, держать столбиком, чтобы малышка могла срыгнуть, промывать носик, петь колыбельные и спать, когда она спит, иначе я бы только и делала, что сидела возле ее люльки и любовалась своей крохой.

Спасибо девочкам, которые не задав ни единого вопроса, приносили мне питательные обеды, детские вещи, просвещали в вопросах, в которых я оказалась совершенно дурой. Они же, не смотря на мои протесты, организовали выписку, с шариками и букетом роз — все как полагается.

— Ой, лицо попроще сделай, — бурчит Настя, видя мое недовольство, — у всех должны быть позорные фотки из роддома! Мы и так не предъявляем за то, что ты худая и красивая, так что будь любезна, терпи. Вик, подержи Любашу, Римма, вот так возьми цветы! Да, мать должна быть с цветами, надержишься ты еще ребенка! Тимур, Сережа, что вы как не родные, по бокам и улыбайтесь. Нет, Тимочка, ты не улыбайся, выходит зловеще! Кажется, что ты нас всех украл и держишь у себя в гареме!

Вокруг нас толпа людей, все радостные с такими же нелепыми охапками шаров. Внутри ощущение праздника, как на выпускном, когда всех вас, разных, даже незнакомых людей объединяет одно событие. Одна жизнь.

И в этой пестрой суете взгляд вдруг цепляет один единственный цвет — синий. Синий, как небо, синий, как океан. Синий, как глаза Никиты.

— Римма, камера вон там — шепчет на ухо Вика, и я с трудом поворачиваю голову куда нужно.

И улыбаюсь.

Хотя хочется плакать.

Это невозможно, хотя бы потому, что Никита улетел на Сахалин. Он сказал Насте, что этого расстояния достаточно, чтобы никогда, даже случайно не встретиться со мной. Там, насколько я поняла, Савранский устроился в компанию, занимающуюся танкерной нефтью и работает над программным обеспечением, софтом и другими непонятными мне вещами.

Это все, что я знаю о Никите.

Он обо мне и того меньше. Я просила Настю не рассказывать, что я удочерила Любу и вообще не говорить обо мне. Это оказалось несложно, потому что со слов Никиты, он просил ее о том же.

Так что синий иногда просто цвет. А иногда целый мир, в котором хочется, страшно и страшно хочется оказаться вновь.

— Риммочка, пойдем, вон машина, Сережка тебе нашу люльку установил, хочешь, можешь пользоваться, чтобы не тратить на лишнее? — Ласково шепчет Вика, пока я бессмысленно смотрю по сторонам.

Точно, нужно же кресло. И пеленальный столик! И еще кучу всего, о чем я раньше не то, что не думала, просто не знала!

Так мы с Любой попали домой. Сначала вдвоем. Через день к нам присоединился столик и кроватка. За ними коляска, слинг, игровой коврик, музыкальные игрушки, видеоняня, пеленки, распашонки и все, все, все, о чем я даже боялась когда-либо мечтать. Квартира наполнялась детскими вещами, а