Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

Подруга берет меня под локоть и толкает себе за спину:

— Слушай, ну одно маленькое одолжение.

— Настя, ты понимаешь, сколько геморроя я получу просто потому что сделаю тебе это совсем не маленькое одолжение?!

— Понимаю. Но одолжения ведь так и работают: ты мне, а я тебе. Ты ведь в курсе, кто мой свекр, я могу попросить его помочь тебе в каком-нибудь вопросе. В любом вопросе, такими связями не разбрасываются.

— Бывший свекр, — поправляет Настю ее приятель.

— Ой, я тебя умоляю, в нашей семье бывшим может быть только геморрой, а родственные связи не теряют актуальности даже после смерти всех участников этого балагана. Ваганыч, десять минут, и мы уйдем, обещаю!

Врач переводит усталый взгляд с Насти на меня. Думает, потирая мокрую от пота макушку. И, наконец, обреченно машет рукой:

— Хер с тобой, Савранская. Просто не надо было брать трубку, когда ты звонишь. И деньги свои заберите, — кричит он в уже захлопнувшуюся дверь.

Я едва поспеваю за Настей. Мы бежим по длинному коридору во второе крыло больницы, поднимаемся на лифте и долго-долго идем через палаты с только родившими мамочками. Из каждой двери раздается то кряхтение, то плач маленьких людей. Они едва появились на свет и еще пока не понимают, как ту все устроено.

— Сюда, — Настя заводит меня в крохотное помещение с какими-то большими, пугающими лампами. Одна из них включена и я замечаю, что в фиолетовом свете ворочается маленький комочек.

— Настя, ты все никак домой не уйдешь, горемычная, — рядом с кроваткой, облокотившись о стену, отдыхает пожилая нянечка.

— Ирина Павловна, уже почти ушла, а внизу Артура Робертовича встретила, велел вас позвать. Он как раз в бухгалтерию направлялся, так что если поторопитесь, успеете его перехватить.

Старушка вскидывает пухлые ладошки и, протараторив слова благодарности, торопится на выход.

— Настя, побудь тут пять минуточек, я сейчас, я скоренько! Аппарат только не трогай, Любаше под ним еще пять минут лежать!

Чувствую, как по коже от затылка до копчика проносится волна дрожи. Недоверчиво смотрю на подругу. Хочу спросить, но не получается. Ничего не получается — ни вздохнуть, ни пошевелиться.

— Она дочку Любой назвала, — нехотя поясняет Савранская. — Ее так и записали. Думали, что после того, как она ей имя даст, все как-то наладится, лучше станет. Знаешь, я на своей практике видела не так много отказников, но каждый случай для нас особенный. Каждый мы воспринимаем как свой личный прокол, как ошибку. И вроде головой понимаю, что это не вина врачей, а все равно. Мы помогли человеку появиться в этом мире, а мир его совсем не ждал. Такие вот дела…

— Насть, я могу взять ее?

Савранская отвлекается от грустных мыслей. Встряхивает головой, отчего светлые локоны падают ей на лицо, делая подругу еще более женственной:

— Да, конечно. Только очень осторожно.

Она могла не просить меня об этом. Когда девочка оказывается у меня в руках, я даже перестаю дышать. Стою и не шевелюсь, как будто любое движение может разрушить такой красивый, такой невероятный мираж.

— Привет, чудо, — шепчу я, не сводя глаз с моей малышки. — Настя, ты когда-нибудь видела таких красивых детей?

Подруга садится на освободившийся стул.

— Да, Римма, девочка очень красивая. Только… не делай этого, пожалуйста.

— Чего не делать?

— Ты знаешь. Не пытайся ее забрать.

— Почему? — Инстинктивно прижимаю малышку к груди, и держу так крепко, словно у меня уже хотят ее отнять. — Ты хочешь наказать меня, чтобы я не была счастлива?

Настя не сводит с меня печальных глаз. Вздыхает:

— Я боюсь, что ты не сможешь. Это ребенок твоего мужа и его любовницы. Я не знаю, какой чистоты сердцем нужно обладать, чтобы принять его, полюбить, чтобы отдать себя этой несчастной, брошенной всеми девочке. Ты всегда будешь сравнивать ее и себя. Да, сейчас она не похожа ни на кого из-них, но когда-нибудь в ней проявятся черты Белого. Его взгляд, улыбка, поворот головы, близорукость, характер. Все это будет причинять тебе боль, о которой ты никому даже не расскажешь, потому что о таком никогда не говорят! Потому что по умолчанию принято любить своих детей, а как жить тем, у кого не получилось? Римма, ты человек, ты не святая. Ты просто не сможешь.

— Настенька, — говорю, а сама не свожу глаз с крошечной спящей девочки в своих руках. — Я не святая, я просто женщина. А в нас женщинах такая сила, о которой мы и сами не знаем. Я ведь ничего не прошу у тебя, я… просто знаю, это девочка моя. Не по праву рождения, у меня не получилось. И не по крови, а по сердцу.

Подруга молчит. Молчит долго, а мне так важно услышать ее одобрение. Не знаю, почему, просто понимаю, что смогу пройти этот путь, если моя мудрая, моя сильная Настя даст мне свое согласие. Не помощь, не поддержку, об этом я даже не прошу.

Достаточно того, что она не будет против.

— Настя, ты же понимаешь, что мне ее послал Бог? Мою Любу…

— Римм.

— Настя, пожалуйста, — поднимаю от малышки дрожащий, плывущий от слез взгляд и не вижу лица подруги. Только слышу, что она тоже плачет.

— Это очень эгоистично с моей стороны, но я знаю, — шепчет она. — что, если ты сейчас возьмешь эту девочку, это будет означать, что вы с Никитой никогда больше не будете вместе. Что между вами все, совсем все.

— Настя, — выдавливаю из себя и замолкаю. Слова перестают меня слушаться, но Насте они не нужны. Она всхлипывает. Отворачивается, чтобы я ее не видела и произносит:

— Значит и правда все. А я все глупая надеялась… Хорошо, Римма, я попробую узнать, что можно сделать, чтобы ты попала в первую линию усыновления. Мы еще не успели подать сведения о ребенке, так что…

Люба начинает кряхтеть, тянется ртом, чтобы найти губами грудь, и недовольно морщится. А я смотрю на нее и умираю от нежности. И силы, переполняющей меня. Силы матери, которая будет биться за свое дитя.

— Настя, я не буду ее удочерять. — Говорю решительно и четко. — Я сделаю все, чтобы имя Кузнецовой никак не фигурировало в документах Любы. Это мой ребенок, понимаешь?

Настя охает:

— Римма, ты хочешь…

— Ничего такого я не хочу. Если не считать УЗИ у вас в клинике, нигде даже не фигурировала беременность Нюры. Так что это моя дочь, рожденная в браке с Белым. Мне даже не придется сильно врать, Белый действительно ее отец.

— Ты с ним сойдешься?! — Неверяще шипит Настя.