Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

своим редактором. Обговаривала новые сроки, обсуждала финал книги и работала. Просто за волосы отволокла себя к компу и чуть ли не заставила написать хотя бы десять страниц.

Пускай, они будут сырыми. Пускай, у меня вышел плохой текст. Но даже плохая книга лучше, чем ее отсутствие. Так я себе врала, пока пыталась писать.

Больше всего меня ломало от того, что я не могу прочитать Никите, что получилось. Сейчас особенно заметно, как он важен для меня. Не только в работе. Везде. Никита так крепко врос в меня корнями, что теперь, лишившись его, я чувствую себя пустой и ненужной. Но, наверное, это пройдет. А если нет, я научусь притворяться, так что никто и не догадается, что внутри я давно мертвая.

С таким невеселым настроением я легла спать, а утром подскочила в кровати с одной только мыслью: сумка!

В клеточку! Со протертыми ручками и покосившейся молнией!

Она точно была рядом с Нюрой во время родов, и ее точно не было, когда Кузнецову увезла бригада скорой.

Честно, если бы не мое обещание, я бы забыла о странном бауле, с которыми обычно челноки ездят на рынок. Но я дала слово и теперь звоню Насте, чтобы узнать, как могу вернуть свою, видимо, вещь.

— Да, точно, — сонно бухтит подруга, — я вчера забыла тебе сказать. Аня даже в том состоянии вцепилась в свою котомку и не отпускала пока не доехала до больницы. Если бы не Ваганыч, мы с ним вместе учились, то твой кошелек растащили бы уже на нужды партии, а так он его в своем кабинете держит и сказал, что передаст лично тебе в руки.

— Почему кошелек, — не понимаю я.

— Потому что там деньги, Римма. Очень много наличных денег. И ноутбук. Так что, я сейчас тут ребятам помогу кое с чем и можешь заходить, мы тебе все отдадим.

— Ага, — бормочу я, все еще не понимая, что произошло. Какие деньги, откуда деньги, зачем деньги? — Приеду. Там это… — Я мнусь, не зная, стоит ли спрашивать о таком. — Может, я для Аниной дочки что-нибудь привезу? Она же совсем без вещей поехала, у нее, наверное, ни пампесов ни пеленок.

Я точно помню, в каком состоянии была Кузнецова когда ее увезли в роддом. И если раньше я надеялась, что в той злополучной сумке были детские распашонки или что там еще надо для малышей, то сейчас я не уверена, что она вообще об этом думала. Что у нее в принципе эти самые распашонки есть.

В трубке как-то подозрительно тихо.

— Насть, — зову я.

— Не мешай, я думаю. В общем… нет, вещей не надо, это теперь не твоя забота, а мы сами разберемся, ладно? Ты просто за деньгами заезжай вечером, с паспортом и распиской. Ваганыч хоть мне и друг, но просто так тебе такую сумму не отдаст.

Все это я пропускаю мимо ушей, сконцентрировавшись на другом. Что-то нехорошее царапает изнутри, не дает расслабиться. Не деньги, не какой-то неизвестный мне Ваганыч и даже не странное поведение Насти. А вот эта фраза «мы сами разберемся». Кто эти «мы»? И почему Настя вообще вовлечена в эту историю? Она ведь давно и плотно работает в другом городе.

Страшная догадка иголкой лезет под кожу.

— Настя, — от нервов у меня пересыхает горло, и я начинаю кашлять. — Насть, не пугай меня, пожалуйста. С Нюрой все хорошо?

— Да бл*дь, что с такими Нюрами сделается? Здоровая как конь эта ваша Кузнецова! Она здорова, а нам всем пи*дец, — в сердцах выпаливает Савранская. Она не часто ругается, но если что, за словом в карман не лезет, а рубит так, что даже мужики рядом краснеют. Но я привыкла и научилась не замечать, даже если Настя матерится, как сейчас.

— Что с ней?

— Без понятия, — огрызается подруга. — Сбежала ваша Нюра.

— Куда, — не понимаю я.

— Да в душе не чаю, но очень надеюсь, что куда-то далеко! И очень надолго!

— А малышка? Разве из роддома так рано выписывают?

— Римм, ну хоть ты не тупи, а? Какая на хрен малышка? Зачем она ей? Кузнецова ее ни на руки не взяла, ни к груди не приложила. Отказ написала и свалила в закат, а Ваганыч меня теперь и хвост и в гриву по старой дружбе. Девочка слабая, недоношенная, сложный ребенок, понимаешь?

Я понимала. Сложный. А еще брошенный всеми. И мамой, и папой. И сейчас она лежит одна в холодной палате, и с первого дня своей крошечной жизни понимает, что не нужна этому миру. Что ее привели сюда случайно, два эгоистичных человека, которые ее, бедную маленькую девочку, никогда на самом деле и не хотели.

Неужели так и должно быть?

Неужели это правильно, сделать вид, что ничего не было.

Закрыть глаза и жить дальше?

Я все еще не уверена, как нужно поступить, я волнуюсь и от этого глупого волнения начинаю заикаться:

— Насть, я при-приеду.

— Римма, пожалуйста, не надо. Мы сами тут разберемся. Это все тебя уже не касается.

Я слышу, как сильно устала подруга. Наверняка, она провела всю ночь на ногах, и сейчас мечтает об одном, лечь в кровать и заснуть хотя бы на пару часов. Но, к сожалению, я не дам ей этого сделать. Просто не могу.

— Ты не права. Это именно меня и касается. Уже коснулось. Я буду у тебя минут через тридцать, я скоро! Дождись меня, пожалуйста!

В моей голове это и правда заняло каких-то полчаса. На деле же куда больше. Все время, что горит этот бесконечно долгий красный, я пытаюсь не сойти с ума. Почему-то кажется, что я опаздываю, что я уже кругом опоздала. Будний день, обед, на дорогах не протолкнуться от машин и пешеходов, которые спешат на свой положенный бизнес-ланч.

«Ну, быстрее», — мысленно умоляю я. — «Пожалуйста, быстрее!».

По парковке роддома я уже практически бегу. Залетаю в холл и натыкаюсь на Настю, которая все это время ждет меня возле регистратуры.

— Наконец-то, — она напряженно всматривается мне в лицо, будто пытается прочитать там что-то. — Пойдем? У Ваганыча сейчас из кабинета кто-то выполз, будем брать штурмом.

— Зачем?

— Ну, как же, деньги.

— Насть, — останавливаюсь я, — я ведь не за ними приехала. Ты это понимаешь?

Она останавливается вслед за мной и снова смотрит на меня, изучающе так, до дрожи в подгибающихся коленках:

— Я, милая моя, не хочу этого понимать, усекла? Сначала заберешь ноутбук и бабки, а потом делай что душе угодно, только я в этом участвовать не собираюсь.