Вор без имени - Илья Соломенный

было как найти подельника, так и сбыть что-нибудь «ненужное» — Скат этому не препятствовал за разумную мелкую долю.

Я кивнул вышибале на входе, и толкнул деревянные створки.

В ноздри ударил густой, как бульон, воздух: запах жареной рыбы, кислого пива, пота и влажного дерева. Людей в трактире было много — парочка у дальней стены, трое у входа и один у бара, две пары в центре, и одиночка в углу…

Пройдя мимо всех, я поздоровался с лысым, вечно хмурым Скатом. Заказал за четыре медянки миску густой и острой похлёбкой с кальмарами и кружку тёмного эля, а затем облокотился на стойку и стал ждать, наблюдая, как дым от очага клубится под низким потолком.

Именно тогда мой слух, привыкший выхватывать из общего гула отдельные ноты, уловил голоса.

Трое «теневых», которых я срисовал у входа — видавших виды, с лицами, изборождёнными шрамами, оживлённо о чём-то спорили, то и дело сталкиваясь глиняными кружками.

— … говорю тебе, Паук этот новый — не из наших! — хрипел один, седой, с крючковатым носом, — Ни к одному Барону не приписан, ни в одной симории не замечен! Призрак, ей-богу!

— Если и призрак — то с золотыми руками, Седой, — усмехнулся второй, низенький и на вид очень «скользкий», — Слышал, в Элионе в прошлую луну у старого алхимика Галлара из потайной комнаты шкатулку вынесли? Защита снята, как перчатки с девственницы. Стражники спали, будто младенцы. И ничего — ни следов, ни шума.

— А в Вороньем Гнезде, бают, пару семдиц назад он к мастеру Келвину в мастерскую наведался, — подключился третий, помоложе, с горящими глазами и длинными, нечёсанными неделю патлами, — Не украл ничего! Эт как ваще видано???

— Да потому что сокровище он любое может украсть, уже и дураку понятно! — фыркнул «скользкий», — А он по-крупному играет, тебе не понять, деревенщина!

— Чё сказал?

— Да заткнитесь вы! — прохрипел Седой, — Длинный дело говорит — этот Паук по крупному играет… Мыслит кой-чего, да!

— Чего?

— Да того, что как он к Келвину залез, то сделал он там что-то с его механизмой! Келвин два дня голову ломал, почему она гудеть стала по-другому! Ну он разобрался за выходные — а в первый день недели первого месяца, как обычно, на собрание в магистрат поехал.

— Седой, ты далеко ещё рассказывать будешь? Я жрать хочу… — снова заныл «патлатый».

— А ты слушай, да на ус мотай! В магистрате в тот день закон принимали за новый налог… За поправки к нему. Так Келвин, который всю дорогу принимать закон не хотел — вдруг запросто согласился, и ничего даже объяснять не стал!

— Так что же он…

— Что-что! Что-то сделал этот Паук с механизмами Келвина… А они и внушили ему что-то, смекаешь⁈ И Келвин сделал, что надо Пауку! Так что… Аккуратнее надо быть… Так может, и нами можно управлять будет…

— А что, «чешуйчатые» могут!

Забрав тарелку у Ската как-ни в чём не бывало, я сел за свободный столик неподалёку от троицы, и принялся за суп, стараясь не показывать своим видом, что ловлю каждое слово.

По спине пробежал холодок. Эти ребята обсуждали некоторые мои «делишки» для сестёр Арикель! Пусть и не все (не был я в Элионе, и не обкрадывал друзей Герцога!) пусть и перевранные, обросшие нелепыми подробностями, но основа-то была верной!

— Дурак этот Паук, вот моё мнение! — буркнул короткий Длинный, — Лезет в игры серьёзных людей, и забавляется… Поверьте не слово — скоро он исчезнет незаметно, и все о нём быстро забудут. Безрассудный гандар!

— Зато смелый! — парировал молодой «патлатый», — И мастер явно в своём деле, не то что…

— Ну, кто⁈

— Да все! Нынешние «сквозняки», что у зазевавшихся купцов кошельки тырят на площадях — ему не ровня. Он же этот… Артист!

— А может он из бродячих циркалей? В город три луны назад притащился табор, слыхали? Как раз в то время всякие такие дела и начались…

— Да позже.

— Да раньше!

Мнения разделились.

«Теневые» спорили, восхищались и осуждали этого мифического вора, этого «призрака», этого «Паука».

И ни единой мыслью, ни одним намёком они не допускали, что легендарный вор может сидеть в трёх шагах от них, скромно потягивая эль и хлебая свою похлёбку.

Вот умора!

Была бы, если бы у меня внутри всё не сжалось от тревоги.

Слухи ползут!

Это плохо. Это опасно.

Рано или поздно кто-то сложит два и два — странные кражи, появление в городе нового талантливого «теневого» с деньгами… Начнутся расспросы… На меня чтобы выйти — с одной стороны надо постараться. С другой — сёстры-то свои шеи спасут.

А меня сдадут с потрохами…

Но странное дело — сквозь этот холодный страх пробивалось другое чувство. Тёплое, щекочущее нутро. Гордость.

Да, дам'марак, это же обо мне они говорят! Моими делами восхищаются бывалые «теневые»! Моё мастерство, мою смелость ставят в пример друг другу!

Охренеть…

Я вдруг отчётливо осознал: мне это нравится! Всё это. Не только деньги и знания от сестёр — всё вместе. Этот постоянный риск, этот загадочный адреналин, заставляющий кровь кипеть в жилах перед каждым делом. Уважением в голосе, когда я слышу, как обо мне, совершенно незнакомом этим людям, говорят.

Они не знали, что это «Я», конечно, но…

Всё это было очень приятно!

Уголки губ сами собой поползли вверх. Я отхлебнул эля, и горьковатый вкус показался на удивление сладким.

Я увяз по уши, да. И выбраться, наверное, будет уже нелегко.

Но если честно…

Переживать об этом совсем не хотелось.

* * *

Рынок «Железных клешней» занимал здоровенный кусок Старого порта, и раскинулся не только на улицах района, но и частью на гигантских понтонах и мостках в устье реки Серебряной, впадающей в Старый залив.

Подойти к нему со стороны Вороньего гнезда можно было лишь по Шепчущему мосту.

С которого, кстати, уже доносился оглушительный гул — симфония большого города, дирижируемая морем.

Воздух здесь был насыщен тоннами запахов: кристально-чистый солёный бриз сшибался насмерть с удушающей вонью гниющей чешуи, рыбьих потрохов и кислого запаха старой, пропитанной водой древесины.

К этому добавлялись пряные ноты заморских специй из лавок на набережной, сладкий дымок от жаровен, где на углях тут же готовили утренний улов, и едкий аромат дешёвого рома из ближайшей таверны «Треска в смятении».

«Железные клешни» также были какофонией звуков — даже в столь ранний час.

Гортанные крики аукционистов, торгующихся за «живой груз» с только что пришвартованных галер княжеств, сливались с руганью матросов, скрипом блоков, поднимающих тюки с солёной треской, и бормотанием «чешуйчатых»-ихтиомантов, за