Черная шаль - Иван Иванович Макаров

— Вот что! — внезапно загорясь, отрезал Алеша. — Ты не ори! С цепи сорвался? Горяч больно. Не замерзни. Была одна такая горячая, да замерзла… Весной замерзла.

— Замерзла? — высоким голосом переспросил кузнец. — Весной замерзла? А ты в гробу ей в лицо смотрел пристально? Царапинки на правой щеке не замечал у ней?..

— Остынь, кузнец. Вспотеешь, гляди, — наступал на него Алеша.

Они сошлись вплотную.

— Весной замерзла, говоришь? — приставал кузнец, напирая на противника.

Ростом они были одинаковы, но кузнец выпячивал грудь и от этого казался выше и значительнее Алеши. Алеша тоже пододвинулся к нему вплотную и, положив ему на плечи обе руки, отрезал спокойнее и звонче:

— Вспотеешь, кузнец… Остыть советую.

— Эх, однажды и остужу я тебя, Алеша! — едва сдерживаясь, выдохнул кузнец.

Три недели, как не было дождя. Деревья поникли, и свернутый в трубку лист не шелохнул. Солнце садилось в какую-то багровую пыль, а всходило без росы, без ветра, по утрам не было бодрой свежести, и зной начинался тотчас же, едва только меркла утренняя краснота. Не ярились и молчали перепела. Поля горели, овсы взошли, но розовые, не успевшие позеленеть усики спалило жаром. Мужики жадно лили в раскаленные глотки воду и ожидали, что рожь завянет, а просо не стали попусту и сеять.

Говорили, что засуха будет, как в Поволжье. Все были сумрачны и свирепы, хотя никто ни с кем не бранился, а наоборот, стали необычайно уступчивы.

Когда в Казачьем хуторе прошел слух, что кузнец Петран с учителем хотят поливать колхозное поле, мужики взбесились. Больше всего их обозлила дерзость этой затеи. Некоторым даже показалось, что все это кузнец делает затем, чтобы как-то высмеять всех.

Потом стало известно, что сельсовет вместе с активом села постановил снять с церкви крышу и железо отдать колхозу для устройства искусственного орошения полей.

А церковь покамест покрыть соломой.

Несколько дней у кузнеца кипела работа — пилили лес, гвоздили жесть, что-то строили, но по общему молчаливому согласию мужики не заглядывали туда, боясь обнаружить свое любопытство.

Затейщиком этого орошения оказался кузнец Петран и шустрый бесенок Мишка Скворец, большой фантазер и родительский непочетник. Мишкин отец, Егор Жинжин, крепкий однолошадник, слыл отщепенцем, в колхоз не вступал, но и никому не объяснил своего отношения к новому делу. Фантазерству сына он втайне покровительствовал, хотя и грозился вышпандорить его однажды.

Узнав о судьбе церковной крыши, мужики опешили, потому что должно было совершиться что-то совсем не предполагаемое. Первым опомнился Мишкин отец, Егор. Он оделся по-воскресному: в кожаные сапоги, в короткую, с мелкими борами, суконную поддевку; с обнаженной головой он медленно и торжественно прошел по селу, направляясь к кузнице.

За ним вскоре, подражая ему во всем, но более торопливой походкой просеменил Андрей Сладчайший — регент в церкви и первый на селе голос. Затем повалили туда же мужики. А бабы, предугадывая что-то значительное, сочли свое присутствие ни к чему и остались дома, скромно выглядывая из сеней и приговаривая:

— Вот и Семен Ставнов пошел… Вот и… Батюшки, Балака одноглазый и тот…

Вскоре у кузницы собралась толпа. Мужики держались совсем спокойно, казалось, что религиозные чувства уступили любопытству.

За эти дни кузница Петрана действительно превратилась в «мастерскую». Здесь теперь стоял высокий помост, на котором два колхозника распиливали ветлы на бруски, были навалены целые груды крестообразных подставок — «козлов» — разной величины с заостренными внизу концами.

Здесь же возвышалось широконогое деревянное сооружение с поперечным валом, с колесами и шкивом наверху. Оно было похоже на небольшую ветряную мельницу, это сооружение: его старательно, но поспешно смолили, распространяя теплый и успокаивающий запах дегтя.

Общее молчание нарушали споры кузнеца с Мишкой Скворцом. Внимание мужиков возбуждало их обоих, они чувствовали себя изобретателями и кричали из-за того, что Мишка Скворец требовал черпаков навесить еще чаще, почти вдвое увеличить их число.

Кузнец же боялся, что трактор не подымет такой тяжести. Мишка горячился, чертил карандашом на недосмоленном столбе вышки, вычисляя общий вес воды, которую будет подымать трактор к главному корыту вышки.

Кузнец втайне был согласен с ним, но упирался, боясь, что значение его будет снижено Мишкой, тем более что мысль построить оросительную вышку подал Скворец. Вступился Егор Жинжин — Мишкин отец.

— Петран, — сказал Егор, — уступи Мишке, он озорник, но говорит все по-книжному.

— Ум — вострей! Молодой, — воскликнул кто-то из мужиков.

Многие подтвердили хором.

— Вострей! У молодого, Петран, известно, вострей ум. Не артачься, зря…

— Ты, Петран, уступай окончательно, — опять вмешался Егор. — Он у меня занозистый относительно всяких устройств. Опять книг у него полный шкаф.

И потому, что на Мишкиной стороне все признали преимущество — молодой ум, кузнец сдался.

— Верно, — оправдался он, — конечно, сообразилка у молоденьких что твой велосипед! Пешо́му не угнаться…

Потом Егор Жинжин потребовал, чтоб кузнец объяснил, как будет устроено орошение. Егор знал все от Мишки, но, требуя от кузнеца «пояснить» все, он надеялся, что при этом будет открыт главный изобретатель — его сын Мишка.

Кузнец, казалось, почувствовал, что именно с этой целью и требует Егор «пояснить». Он подошел к Мишке, который уже успел отскочить и с лихорадочной поспешностью привинчивал черпаки, и, дернув его за вихор, тихо сказал:

— Поясняй.

Но Мишка растерялся перед мужиками и, отступая за кузнеца, попросил:

— Дядь Петран… Ты вали… чего я?

— А я говорю, поясняй! — заорал раздраженный кузнец.

— Да чего я? — визгнул Мишка.

Замечая растерянность сына, вступился Егор. Он повернулся к мужикам и сдержанно, но достойно объяснил.

— Мальчонок, конечно, не привык к сходам, но обдумал сперва он. Пускай Петран объясняет.

— Давай, Петран, все одно, — нетерпеливо загомонили мужики.

Кузнец начал с того, что у него и мысли не было, чтоб изобретение считать своим, и что, собственно, сам Мишка тоже вычитал об этом из книги «Вестник знания», — он выволок из кузницы толстую засаленную книгу в красном переплете, — а в устройстве нет никакой хитрости, одна простота.

Системой цепных черпаков, приводимых в движение трактором, вода будет подаваться на вышку в главное корыто, а оттуда польет во все концы поля по корытам, укрепленным на «вот этих козлах». Он указал на деревянные крестовины.

Рассказывая, кузнец воодушевился. Воодушевление его, а еще больше быстрота, с которой эти последние дни кипела работа в кузнице, видимо, сильно повлияли на мужиков. Наступило глубокое молчание, выражающее общую расположенность к затее колхоза.

— Закачаем, Мишка! — воскликнул кузнец, присаживаясь на козлы закурить.

— Подсевать чего будете? — спросил кто-то из толпы.

— Гряды зачем нарезали? — осведомился второй.

— Свеклу, капусту да турьнепсу думаем для скота, — не поднимаясь, ответил кузнец.

Мужики молчали. И кузнец,