Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1 - Анатолий Гейнцельман

БУРЯ

Сегодня море потемнелоИ нарядилось в кружева.В порывах ветра помертвелаНебес лазурная канва.И всё пустынно. По заливамСкорлупы спрятались людей.И в одиночестве счастливомТам вакханалию страстейСегодня видит лишь отшельник,И гимн ликующий поет,Как будто бы теперь Сочельник,Как будто бы Господь грядет.Какое мощное дыханье!Дрожат и жалюзи и дверь.И занавеси колыханье,И книг шуршанье, – всё – поверь!Всё говорит мне о явленьиВ моей лачуге – Божества.И в экстатичном восхищеньиВсё вдохновенней головаМоя усталая. И крылья –Давно сожженные – за мнойВновь отрастают, словно пыль яСтряхнул столетнюю – в прибой.И буря мне глаза целует,И исчезает жизни гнет,И вся вселенная ликует,И всё во мне, как рай поет!

МЫШЬ

На солнышке степенный котИграет с ошалелой мышкой:То хрупкую захватит в рот,То вдруг погонится вприпрыжкуЗа мученицею и вновьСгребает в когти. Стынут лапки,Сочится из­под шубки кровь,Сочится из­под серой шапки...И, наконец, в один присестМучитель важный, изощренный,Намеченную жертву съест,Размерно, нехотя, как сонный.Всю жизнь – по временам – такойЯ сам себе кажуся мышью,И сколько б ни твердил с тоскойЯ сам себе – в часы затишья –О важности юдольных дел,О святости и вдохновеньи, –Давно б, наверно, надоелНелепого сопротивленьяМучительный и мне обряд.Но очи звездные всё сноваИ солнце на меня глядят,И в сочетаньях странных словаТак много жуткой красоты,Что и в звериных яви лапах –Небесной чую я мечтыВолнующий у гроба запах.

ОБЛАКА

Над дышащим серебряным атласомЧешуйчатого солнечного моря,Всё призрачней клубятся с каждым часомГромады облаков, с Бореем споря.И мнет он их, как нервный статуарийЗеленую податливую глину:То замок вырастает, то гербарий,То Полифем, хватающий дубину.Но вдруг исчезло всё, и только двоеОсталось в небе призраков бездомных,Но даже те, как деревцо больное,Тряслись в хоромах Хаоса огромных.И проносясь над запертым окошкомМоей холодной монастырской кельи,Они ледяным стукнули горошком,Печалясь, видно, о земном бесцельи.И чуял я, что отошедших душиСо мною говорят сквозь эти звуки,Но, как ни прижимал я к стеклам уши,Я облаков не понял странной муки.И только чувствовал, что много жутче,Должно быть, этой вхожей в Божий Дом,Клубящейся в необозримом туче,Чем мне, прижавшемуся за стеклом.1929

В СТУЖУ

Северный ветер, студеный и злющий,Воет под крышей, как леший сердитый.Бледное небо. Холодные тучи.Кратер Везувия, снегом покрытый...Море беспарусно, море бездымно.Спрятались где­то пугливо паранцы,Звуки заслышав полярного гимна,Вопли сибирских метелиц и танцы.Стынет душа, и не верится в солнце.Словно татарник сухой и колючий,Смотришь, упершись щекою в оконце,Смотришь на дико клубящие тучи.Смотришь – и с ужасом думаешь часто,Как отошедшему в вечности жутко.Вряд ли страдала безумней Йокаста,К бездне приблизившись: вечность – не шутка!Дрожь пробегает по стынущим венам,Мысля о Хаоса звездных провалах...Я же наверно, – по солнечным стенамБыстро скользнув в бесконечности залах, –Робко забьюсь в паутинку в куточке,Как шелковичный червяк, – и как преждеБуду молиться Хаосовой дочке,Смерти, чтоб лучше закрыла мне вежды.

ПОМПЕЙСКАЯ ЭЛЕГИЯ

Меж розовой деревьев паутиной,Синеет моря свежая эмаль.Вдали сверкает снеговой вершинойСоррентских гор извилистая сталь.А слева темное стоит виденье –Везувий, разрушитель городов,И дым с него на белые селеньяСпускается и кружево садов.Мы входим в узкие ворота НолыПо плитам древней римской мостовой.Над ними – на холма вершине голой –Ряд мрачных пиний с плоской головой.А справа, слева – серых стен огрызкиИ лабиринтов уличных скелет,Где древние пергаментные спискиРассказывают повесть давних лет.И мысль скользит по вскопанному тлену,Забыв о чарах радужной весны,И пятерней костлявой по коленуУдарил Некто вдруг из глубины,Указывая на Memento moriПред нами распростершейся Помпеи.Но мы устали от таких историй,Как от ярма житейского на шее.Мы современники еще Мессины,Разрушенной десницею Судьбы,Мы – мировых побоищ паладины –Считали миллионами гробы.И древности седой простые сказки,Когда­то возвышавшие наш дух,Теперь не могут горестные маскиСорвать с лица у наших душ – старух.И красота обветрившихся фресок –Создание безвестных маляров –С гирляндою причудливых гротесковНе расцветит трагический покров.Но ожило и кладбище ПомпеиНемедля (как от верного мазка –Черты забытой древней эпопеи),Когда в камнях на дивного зверькаВниманье мы случайно обратили...Везде, как изумрудный перелив,Из многовековой глядел он пылиНа Божий мир, загадочно счастлив.Как молния зеленая он вьется,В изящную свиваяся спираль,Иль с амфоры свисает у колодца,Горя в лучах, как древняя эмаль.И сколько их лежит на вешнем солнце,Везде с экстазом радостным дыша,И золотые круглые оконцаСледят за нами сонно, не спеша.И часто мы встречаемся зрачками, –Я с любопытством жутким, а ониТак безразлично, словно меж камнямиОбоих нас встречать здесь – искониДосадная была необходимость.И ясно, что они и без меняМогли отлично несоизмеримостьПрожить сужденного им в бездне дня;Что муха им – меня куда важнее,Летающая сонно меж камней;Что познатней их род самой Помпеи,Что были до людских они тенейУж обитателями черной лавы,Что будут после нас на Божий тронОни взвиваться – и в цветы и в травы, –Свой солнечный догреживая сон.Они, – вот эти ящерицы в дроке, –Так много мне, так много говорят,Что ни в одном я Божием пророкеТакой тончайший не заметил ядЖивотрепещущей, первичной мысли!Ведь первыми с таинственной рукиСоздателя они в хаос повисли,Свиваясь в радужные узелки.Вот эти, эти золотые глазкиГлядели первыми на Божий мир,Когда еще так много было сказки,И спал во тьме сомнения сатир.Смотри, в них – солнце, солнце в них полнее,В них сам воскреснувший Великий Пан!В них больше смысла, чем во всей Помпее,В них символов безмерный океан!

УДУШЬЕ

Что в том, что снова изумрудомУсыпан лабиринт ветвей,Что меж камней каким­то чудомЦветут ромашки и шалфей?Зеленые напрасны чары,Лазурный неба поцелуй,Когда, куда ни глянь – пожары,И мертвые тела – меж струй.Когда исполнились приметыАпокалипсиса давно,И мир бы должен – неотпетый –На адское скатиться дно.

ЧЕРНЫЙ ПАРУС

В сияньи лунном парус черныйПорхает словно мотылек.Безмолвный, призрачный и вздорный,Как он мне близок, как далек!

Далек, – рукою не достанешь, –Но мысленно ведь это я,И раздвоеньем не обманешьДуши всесущей бытия.

Что в том, что атом я болящий,Свинцом прикованный к земле,Когда витает дух горящийВезде на радужном крыле?

СИРОККО