Йоханнес Кабал. Некромант - Джонатан Ховард

— Почему я этим занимаюсь вообще? Само собой, ради денег. Почему я это делаю именно это?

— В этот момент она открыла платье и, не успев отвести глаза, он увидел что-то вроде византийской ковки в коже. — Потому что мне вообще не нужно прикасаться к джентльменам. Они делают это сами на другой стороне комнаты, а я говорю им, как плохо они себя вели. Хороший график, отличные деньги и, за исключением полнейшей скуки, это лучшая работа, которая у меня была. В этот момент появился начальник полиции округа, в пижаме и наброшенном поверх плаще, и потребовал объяснить, почему облава была спланирована без его ведома. Операцию спешно свернули и всех отправили по домам. Интересно то, что высокая брюнетка в трещащем белье, похоже, знала начальника полиции по имени, хотя и назвала его один раз «Патрицией».

Барроу почему-то сомневался, что сигаретка и дружеская беседа смогут расположить к нему Лейлу. Нужно было выбраться оттуда до того, как она его найдёт. Он заглянул в коридор между тяжёлыми занавесками и стенами временного помещения. Надеясь, что передняя дверь закрыта не так надёжно, как задняя, он рысью бросился к ней. Из главной части постройки ничего не было слышно, и он представил, что Лейла идёт за ним прямо по пятам. И что ему делать в таком случае? Он никогда не бил женщин (ну, было один раз, но та шла на него с бензопилой) и, несмотря на сомнения насчёт человечности Лейлы, сейчас начинать не хотел. Он дошёл до конца коридора и без колебаний вышел из укрытия, за несколько шагов добравшись до двери. Дёрнул за ручку. С той стороны насмешливо загремели цепи и замок. Ему показалось, что за спиной кто-то есть, и он обернулся.

Он был один. Лейлы и след простыл. Он не обольщался, уйти она не могла. Возможно, она сама теперь находится за занавесками и ищет его. Отлично, это даст ему пару мгновений в одиночестве в главной части помещения. В сумраке над головой он заметил что-то вроде закрашенного слухового окна. Не густо, но идеи у него заканчивались, и он перешагнул через шёлковую верёвку, чтобы посмотреть поближе. Действительно окно, но Барроу сомневался, что сможет дотянуться, даже если станет на кушетку. Однако ему всё равно не оставалось ничего другого. Он перетащил диванчик на пару футов вбок, пока тот не встал прямо под тёмным слуховым окном, поднялся на него и протянул руку. И близко не было. Он попробовал прыгнуть, но и это не приблизило его к цели. Он замер; что-то врезалось в занавеску. Он присел, складываясь как гармошка, чтобы стать как можно меньше. Он почувствовал мышцы в ногах, представил, как сильно они напрягаются, чтобы подбросить его; представил, как его руки цепляются за задвижку, ударом открывают её. Затем ещё один прыжок, чтобы схватиться за раму, подтянуться и толкнуть окно плечами. Он бы выполнил этот впечатляющий трюк, если бы ему было двадцать, или он не так хорошо отдавал бы себе отчёт о грозившей ему опасности. Ему нужна убийственная сила человека, одержимого смертельным страхом и яростью, сила десятерых, в существовании которой он убедился, так как видел такую не раз. Он посмотрел вверх — вот бы окно было пониже — и подпрыгнул.

Когда его тело распрямилось, диванчик предательски покачнулся от толчка. Барроу уже и не думал о том, чтобы достать до окна, и попытался хотя бы остаться в вертикальном положении. Из-за смены приоритетов прыжок получился низким, а мебель опрокинулась набок. Он полетел вниз, не нашёл точку опоры и неуклюже упал. Он приземлился параллельно кушетке, и та в довершение ко всему с громким стуком снова встала на ножки.

Мгновение Барроу лежал, переводя дух, после чего заставил себя принять сидячее положение и прислонился к дивану. Всё шло не очень хорошо. Он посмотрел вверх и понял, что всё шло из рук вон плохо.

— Ой, Фрэнсис, у тебя беда, — делая шаг к нему, Лейла отпустила занавеску, и та упала у неё за спиной, — Дай-ка, поцелую…

Ещё шаг. Может быть, из-за угла обзора, из-за искривлённой перспективы казалось, что она занимает больше места, чем может человек.

— …и всё пройдёт.

Она стояла над ним. Он поднял на неё глаза и, когда она направила на него всю мощь своей внешности, в его мозгу начали происходить странные вещи. Части рептильного мозга, что окружают мозговой ствол, начали подавать необычные сигналы. Барроу едва не стошнило от накатившей волны густой, приторной похоти, окрашенной той разновидностью стайного поведения, из-за которой фраза «Я всего лишь выполнял приказ» стала любимым оправданием военных преступников всего мира. Беспричинное желание и беспрекословное подчинение: выигрышная комбинация для более развитого хищника.

Лейла появилась на свет всего пятьдесят недель назад, но никогда не отметит свой день рождения. Ну и пусть; за это короткое время она увидела больше, чем большинство за всю свою жизнь. Компоненты, из которых она состояла, заготовленные в пятисотграммовой банке из-под кофе с надписью «Лейла», нашёл Хорст Кабал. Он отнёс показать банку Йоханнесу.

— Видал? — спросил он, вытряхивая содержимое Кабалу на стол. Кабал некоторое время смотрел на предметы, затем сказал:

— Ну и что это?

— Судя по надписи и содержимому, можно предположить, что это Резиновая Лейла. Помнишь, я показывал тебе вывеску? Должно быть, она один из немногочисленных актёров балагана, которых отобрали до того, как закрыть проект.

— Что ж, тем меньше тебе работы. Я-то здесь при чём?

— Ты при чём? Да ты просто взгляни, Йоханнес. Не хочется мне её оживлять.

Кабал вопросительно посмотрел на брата, взял карандаш и начал разгребать то, что было в банке. Ни костей, ни тряпок. Вместо этого — несколько резиновых предметов, в большинстве своём узнаваемых, иногда — не очень. Кабал заметил небольшой лист латекса, где-то с две дюжины ластиков, пару предметов, которыми он, к своей радости, никогда не пользовался, и несколько других, глядя на которые, он подумал, что иным дизайнерам бывает тяжело объяснить в приличном обществе, над чем конкретно они работают. Из волос — длинный распущенный конский хвост, завязанный на одном конце в узел. Он поднёс его к свету и подивился многообразию цветов. Аналога костям вроде бы не было, но потом Хорст указал на тюбик с силиконовым гелем.

— Вот тебе на, — сказал Йоханнес, чтобы вообще хоть что-нибудь сказать.

Затем пошли вырезки из газет. Скреплённые казначейской скрепкой они представляли собой пёструю коллекцию старых пожелтевших объявлений, рекламирующих корсеты, высокие каблуки и чулки. Далее — страницы, вырезанные из разделов о женском белье в более современных каталогах, фотографии стен в общественных туалетах, покрытых неумелыми рисунками и густо исписанных всякими выдумками, копии чересчур подробных анонимных писем. Кабал закашлялся и убрал предметы обратно в банку.