Великая. История Екатерины II - Сборник

Видя в грамоте городам разрешение именно вопросов городских депутатов, равно как в учреждении об управлении губерний, – общих для разных состояний, приходим к мысли, что комиссия уложения, вообще доныне нам мало известная, была совершительницею если не в окончательной форме, данной при публиковании, то самой сущности дела, всех этих благодетельных и не одному своему времени соответствующих постановлений. У нас существовали и мнения о несвоевременном собрании депутатов, и от того будто бы происшедшем неуспехе исполнения ими задачи, но слова Екатерины самой снимают этот упрек с комиссии. Законодательница сама признается, что комиссия об уложении подала ей «свет сведения о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно; она все части закона собрала и разобрала по материям, и более того бы сделала, ежели бы турецкая война не началась».

Эта ли была причина или другая, во всяком случае общее собрание депутатов распущено 12 февраля 1769 г.

Распущение депутатов, не попавших в частные комиссии, не остановило дела законодательства. В письме к Вольтеру от 3 (14) июля 1769 г. между прочим писала императрица: «Наши законы идут своим чередом, над ними трудящиеся не спешат. Правда, что они теперь не главное у нас дело, но они от того ничего не потеряют. Законы сии позволяют каждому свою веру исповедовать, никого не будут ни гнать, ни убивать, ни сожигать».

В это время руководителем комиссии был еще А. И. Бибиков, получивший в сентябре поручение объехать Финляндию, так как обстоятельства заставляли Екатерину ожидать скорой войны с Швециею. Победы наши над турками, ожидавшими, начиная войну, других результатов, в 1771 г. давали возможность ожидать прочного мира. Присланная Вольтером статья «о законах» напомнила в это время императрице наше законодательство. «Истинно, государь мой, – пишет она фернейскому пустыннику, – из сказанного вами большая часть была бы исполнена, когда б султан не объявил мне несправедливой войны, а в нынешних обстоятельствах можно делать одни только проекты в виде отраслей, имеющих впереди составить большое дерево законоположения… Мысли наши так заняты сражениями, что мы не в состоянии к сему великому труду приступить с должным вниманием». В другом письме (22 июля (2 августа) 1771 г.), сказав, что «Наказ» свой «принялась прочитывать», монархиня откровенно признается, что «труд свой употребила не напрасно», и заключает: «признаться, сие уложение, к которому многие материалы заготовляются, а другие уже готовы, наделает мне и еще много трудов, пока оно приведено будет до той степени совершенства, в которой я желаю его видеть; но что до того нужды, кончить его непременно надобно». Мысль эта не оставляла деятельную императрицу во всю жизнь ее. Сбираясь в 1776 г. в Москву, она писала (29 декабря 1774 г. (9 января 1775 г.)): «через несколько дней поеду я отсюда в Москву, там-то я примусь опять за свою трудную работу законодательства». Это, как известно, было учреждение для управления губерний. Посылая его Вольтеру в 1777 г. в переводе на немецкий язык, Екатерина, между прочим, выражается: «Вы усмотрите, что учреждение не уклоняется от правил, но от них проистекает, вскоре за ними последует устав о доходах, о коммерции, о полиции и проч., кои нас уже с два года занимают; после сего очень легко и удобно будет сочинение уложения».

Интересна и приписка к этому письму: «Забыла я вам сказать: двухлетний опыт доказал нам, что постановленный моим учреждением порядок судопроизводства совершенно истребил ябедничество». При таком выводе императрицы мы позволим себе заметить, что мнение современников было совсем другое и что насмешливые выходки против взяточничества, успевшего приютиться и под сепию учреждений Екатерины, отнюдь не выводились. И то правда, что виноваты в этом были сами сословия, которым предоставлены права земских городских выборов. <…>

Против неудачного производства избрания, особенно со стороны дворян, направлена между прочим сатирическая брошюра: «Разговор уездных дворян о выборе в судьи». С. II. Б. 1790 г. Здесь Здравомыслу передает Простаков о новостях и о ходе выборов. Здравомыслов делает заключения о лицах по мере произнесения фамилий, а фамилии, по наивной моде того времени, характеризуют моральные и умственные совершенства избранников: оказывается, что в уездные судьи избран Невежин, в председатели – Деньгов, в заседатели – Оглохлов и Ослеплов, в капитан-исправники – Вислоухов, в земские заседатели – Пьянюшкин, в предводители – Трусихин; а всем этим выбором заправляли г. Шумилов и Наглов.

Поневоле придешь к заключению, что совершенство на земле – утопия, даже при самых лучших побуждениях, живом участии светлого ума, неустанной деятельности, прозорливости и любви к правде.

1863 г.

Ф.В. Ростопчин

Последний день жизни Императрицы Екатерины Второй и первый день царствования Императора Павла Первого

Художник В. Диккинсон

Bсe окружавшие императрицу Екатерину уверены до сих пор, что происшествия во время пребывания шведского короля в С.-Петербурге – суть главная причина удара, постигшего ее в 5-й день ноября 1796 года.

В тот самый день, в который следовало быть сговору великой княжны Александры Павловны, по возвращении графа Моркова от шведского короля с решительным его ответом, что он на сделанные ему предложения не согласится, известие сие столь сильно поразило императрицу, что она не могла выговорить ни одного слова и оставалась несколько минут с отверстым ртом, доколе камердинер ее Зотов (известный под именем Захара) принес и подал ей выпить стакан воды. Но после сего случая, в течение шести недель, не было приметно ни малейшей перемены в ее здоровье. За три дня до кончины сделалась колика, но через сутки прошла; сию болезнь императрица совсем не признавала важною. Накануне удара, т. е. с 4-го числа на 5-е, она, по обыкновению, принимала свое общество в спальной комнате, разговаривала очень много о кончине сардинского короля и стращала смертью Льва Александровича Нарышкина. 5-го числа Мария Савишна Перекусихина, вошедши, по обыкновению, в 7 часов утра к императрице для пробуждения ее, спросила, каково она почивала, и получила в ответ, что давно такой приятной ночи не проводила, и за сим государыня, встав с постели, оделась, пила кофе и, побыв несколько минут в кабинете, пошла в гардероб, где она никогда более 10 минут не оставалась, по выходе же оттуда обыкновенно призывала камердинеров для приказания, кого принять из приходивших ежедневно с делами. В сей день она с лишком полчаса не выходила из гардероба, и камердинер Тюльпин, вообразив, что она пошла гулять в Эрмитаж, сказал о сем Зотову; но этот, посмотрев в шкаф, где лежали шубы и муфты императрицы (кои она всегда сама вынимала и надевала, не призывая никого из служащих), и видя, что все было в шкафу, пришел в беспокойство и, пообождав еще несколько минут, решился идти в гардероб, что и исполнил. Отворив дверь, он нашел императрицу лежащею на полу, но не целым телом, потому что место было узко и дверь затворена, а от этого она не могла упасть наземь. Приподняв ей голову, он нашел глаза закрытыми, цвет лица багровым, и была хрипота в горле. Он призвал к себе на помощь камердинеров, но они долго не могли поднять тела по причине тягости и оттого, что одна нога подвернулась. Наконец, употребив еще несколько человек из комнатных, они с великим трудом перенесли императрицу в спальную комнату, но, будучи не в состоянии поднять тело на кровать, положили на полу, на сафьянном матрасе. Тотчас послали за докторами.

Князь Зубов, быв извещен первый, первый потерял и рассудок: он не дозволил дежурному лекарю пустить императрице кровь, хотя о сем убедительно просили его и Марья Савишна Перекусихина, и камердинер Зотов. Между тем прошло с час времени. Первым из докторов приехал Рожерсон. Он пустил в ту же минуту кровь, которая пошла хорошо; приложил к ногам шпанские мухи, но был, однако же, с прочими докторами одного мнения, что удар последовал в голову и был смертельным. Несмотря на сие, прилагаемы были до последней минуты ее жизни все старания; искусство и усердие не переставали действовать. Великий князь Александр Павлович вышел около того времени гулять пешком. К великому князю-наследнику от князя Зубова и от прочих знаменитых особ послан был с извещением граф Николай Александрович Зубов; а первый, кто предложил и нашел сие нужным, был граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский.

В тот самый день наследник кушал на гатчинской мельнице, в 5 верстах от дворца его. Перед обедом, когда собрались дежурные и прочие особы, общество гатчинское составлявшие, великий князь и великая княгиня рассказывали Плещееву, Кушелеву, графу Виельгорскому и камергеру Бибикову случившееся с ними тою ночью. Наследник чувствовал во сне, что некая невидимая и сверхъестественная сила возносила его к небу. Он часто от этого просыпался, потом засыпал и опять был разбужаем повторением того же самого сновидения; наконец, приметив, что великая княгиня не почивала, сообщил ей о своем сновидении и узнал, к взаимному их удивлению, что и она то же самое видела во сне и тем же самым несколько раз была разбужена.