Великая. История Екатерины II - Сборник

Нельзя не сочувствовать многим из требований, выраженных горожанами, а в особенности последним из вышеприведенных пунктов, показывающим настолько же человечное воззрение, как и требование «об учреждении в городах академий, университетов, школ и обучения в оных разным языкам», не одного сословии их, как представляли от себя дворяне, но с купеческими и «разночинских детей и сирот».

Из обзора пунктов, представленных однодворцами и хлебопашцами[117], мы выберем самые крупные, например, «об уменьшении пятилетнего срока воеводства и о перемене воевод и секретарей по просьбе уездных жителей, о выборе судей всем обществом всего уезда и определении в присутственных местах, для скорого отправления дел уездных жителей, особливых членов, также об определении для разбирательства дел между обывателями старшин по выбору их и о небытии ни по каким делам, кроме подушного оклада, ведомым в присутственных местах».

Нежелание иметь дело с присутственными местами, введение в них депутатов от сословий и с особенною заботливостью придумываемые меры к поправлению дела правосудия лучше слов доказывали необходимость пересоздать приказное сословие и всю систему воеводского управления. Ярославский депутат князь М. Щербатов, в мнении о способе прекратить взяточничество, предложил, например, придавать в товарищи воеводе выбранных уездным дворянством двух или трех депутатов, имевших бы участие, особенно по земским делам. Мы можем с основательностию заключить, что предложение Щербатова имело влияние на проект губернских учреждений, публикованных ранее других специальных учреждений Екатерины и прежде других вошедших в законную силу. <…>

При самом открытии общих заседаний громадность представленных депутатами материалов потребовала учреждения особой комиссии «о разборе наказов и проектов», которая и учреждена накануне поднесения императрице титлов (11 августа 1767 г.). Настоятельность в руководстве и распределении предметов для обсуждения высказалась в учреждении комиссии дирекционной (20 августа) и экспедиционной (27 августа). Первый вопрос, при распределении дел, потребовал разъяснения сословных преимуществ, что возложено на комиссию «о разборе родов государственных жителей», учрежденной 11 сентября. Поднятие вопроса об улучшении органов суда и расправы определяется заведением отдельной комиссии «о юстиции» (24 сентября). Разбор прав по преимуществу потребовал особой комиссии «о имениях вообще» (учреждена 19 октября), а за нею еще комиссии «о среднем роде людей» (18 октября), под чем разумелись городские сословия и разночинцы.

Двор между тем переехал в Петербург, и сюда же переведена комиссия об уложении, открытая в новой столице, тоже торжественно, 3 февраля 1768 г. Общие вопросы породили более ближайшие деления, начавшиеся с образования комиссии «о полиции» (учреждена 20 марта 1768 г.), за нею следовала непосредственно «комиссия о городах» (учреждена 10 апреля). Спохватились, что различные взгляды на общие интересы по сословиям могут не устранять прежде замеченных уже противоречий, и для наследования этого создалась новая комиссия «для остережения противоречий между воинскими и гражданскими законами» (учреждена 29 апреля). Система вызывания поощрениями сил народных, забитых при прежнем управлении, имела влияние на формировку особой комиссии «о размножении народа, земледелия, домостроительства и проч.» (учреждена 13 мая), а вместе с нею для выяснения и улучшения финансовых теорий, состоялась комиссия «о образе сборов и расходов» (в тот же день). Составление специальных уставоположений, требовавших людей, знакомых с теориею и практикою горного, лесного дела, торговли и проч., поручено комиссии «о рудокопании, растении и сбережении лесов и о торговле вообще» (учреждена 21 мая). Спорный вопрос об общественном призрении и образовании породил вдруг (27 мая) две комиссии: «духовно-гражданскую» и «о училищах призрения требующих». Улучшение внутренних сношений, вопрос о которых начинал занимать все состояния, породил комиссию «о почтах и гостиницах» (учреждена 3 июня). Обсуждение же частных вопросов о требуемых льготах и правах, соблюдении и нарушении условий возложено на комиссию «о разных установлениях, касающихся до лиц» (учреждена 5 июня) и «обязательствах» 14 (13 июня). Наконец, возникла (22 сентября 1768 г.) последняя, 19-я комиссия «о общем праве».

<…> Обозрим для полноты самый «Наказ» Екатерины, из которого видно будет, как высоко стояла она в идеях о потребности общего благосостояния. Отделив в «Наказе» постановления, составляющие, так сказать, рамки, скелет государственного тела, мы получим из всего остального полную картину, как глядела монархиня на подданных, видя в них людей.

Законы признает она равными для всех, и свободу определяет фразою «право все то делать, что законы дозволяют»… а не дозволяют они только вредного «или каждому особенному или всему обществу», потому под хорошими законами разумеет только такие, которые в подданном производят уверенность, «что он ради собственной своей пользы стараться должен сохранить (их) нерушимыми». Определяя, что «законоположение должно применять к народному умствованию», Екатерина признает, что и для лучших законов следует приготовить умы; только не следует это приготовление ставить в отговорку Разделяя закон от обычая, она не советует обычаи отменять законами, а исправлять ими только вред, от законов же происходящий. Перемене же обычаев оставить все вошедшее в обычаи, а изменение их зависит от усиления обоюдных сообщений между народами. «Закон, – говорит далее Екатерина II, – не происходит единственно от власти» и вещи «между добрыми и злыми средние по своему естеству не подлежат законам». Всякое наказание, которое «не по необходимости налагается, есть тиранское», потому что «умеренность управляет людьми, а не выступление из меры». Преступления разделяет она на два главные рода: нарушающие безопасность жизни граждан или только спокойствие их. Только в первом случае имеют место казни, во всех же других видах – меры предохранительные и исправительные. Умеренность наказаний скорее, по мнению ее, приводит к цели, чем жестокость, правда, сильно поражающая воображение вначале, но потом страх уменьшается, так что приходится установлять «во всех случаях другое». Убеждая последовать «природе, давшей человеку стыд вместо бича», Екатерина говорит в «Наказе»: пускай самая большая часть наказания будет «бесчестие, в претерпении наказания заключающееся». От суровости, говорит она далее, по уврачевании зла «порок в общенародии остается; умы народа испортились: они приобвыкли к насильству». Уврачевать это полагает она «непрерывным продолжением благополучия и сладкого спокойствия»; в заключение же решает, что «все наказания, которыми тело человеческое изуродовать можно, должно отменить». В главе IX о производстве суда вообще говорится: «Власть судейская – для того, чтобы сомнения не было о свободе и безопасности граждан»; что «ответчика должно слушать не только для узнания дела, но и для того еще, чтоб он себя защищал», «защищать» же, далее говорится, «значит не что иное, как представлять суду в пользу ответчика все то, чем его оправдать можно». Кто не согласится в глубоком знании законодательницею сердца человеческого, читая положение: «употребление пытки противно здоровому естественному рассуждению» (123) или «делати присягу чрез частое употребление весьма общею не что иное есть, как разрушать силу ее» (125). «Хотите ли предупредить преступления? – сделайте, чтоб законы меньше благодетельствовали разным между гражданами чинам, нежели всякому особо гражданину (243); сделайте, чтоб люди боялись законов и никого бы, кроме их, не боялись (244). Хотите ли предупредить преступления? Сделайте, чтобы просвещение распространилось между людьми (245)».

От общих, кратких начал законодательства переходя к условиям чисто местным, в главах XII–XVII законодательница касается особенностей отечественного быта. Остановившись на мысли о малом населении России, сравнительно с пространством, Екатерина прямо относит вину этого к бедности родителей и дурному обращению с детьми в крестьянстве, отчего умирают 3/4 детей, не достигнув совершеннолетия. Держание крестьян на оброке 1–5 руб. с души (что по времени было страшною цифрою) полагает Екатерина одною из причин уменьшения народа и земледелия. Для устранения этого она находит нужным обязать владельцев в расположении поборов действовать с большим рассмотрением. При этом как разительную, дошедшую до нее подробность приводит она: «а ныне иный земледелец лет пятнадцать дома своего не видит, а всякий платит помещику свой оброк, промышляя в отдаленных от своего дома городах, и обходя по всему почти государству» (271). Грустное положение простолюдинов привело законодательницу к двум верным выводам: везде, где есть место, в которых могут жить, «тут люди умножаются» (274), и «люди не для иного чего убоги, как только, что живут под тяжкими законами, и земли свои почитают – за предлог к удручению… сами для себя не имеют пропитания; так как им можно подумать от оного уделить еще своему потомству?» (276). Тут же, впрочем, представляя при таких условиях обратное положение – достатка, она рисует черты невежества. Дознано, что «они закапывают в землю деньги свои, боясь пустить оные в обращение; боятся богатыми казаться; боятся, чтоб богатство не навлекало на них гонения и притеснений» (276). Поставив положение (287), что «воздержание народное служит к умножению оного», монархиня рассматривает вопрос о сочетании родителями детей и, приведя тут же случай, выведенный из опыта, спрашивает: что «из него выдет, если притеснение и сребролюбие дойдут до того, что присвоят себе неправильным обзором власть отцовскую?» Ответ заключается в мнении: «надлежало бы отцов поощряти, чтоб детей своих браком сочетовали» (намеки, вероятно, на власть помещичью). Чрезвычайно меткое положение встречаем мы далее (глава XIII, о рукоделье и торговле): «не может земледельство процветать тут, где никто не имеет ничего собственного». Предполагая давать награды земледельцам, «поле свое в лучшее пред прочими приведшим состояние», также «и рукоделам, употребившим в трудах своих рачение превосходнейшее» (300 и 301), слова «не худо бы было» показывают, что сама законодательница не была уверена в действительности одних этих средств. Параграфы о воспитании – дополнение к проекту Бецкого, в приложении к частным лицам, конечно, только в главных, основных чертах. Рассуждая о правах дворянства, Екатерина изрекла: «добродетель с заслугою возводит людей на степень дворянства» (363); естественно после этого, что «добродетель и честь должны быть оному правилами, предписывающими любовь к отечеству, ревность к службе, послушанье и верность к государю, и беспрестанно внушающими не делать никогда бесчинного дела». В заключение приведем еще одно положение. «Род людей, от которого государство добра много ожидает, если твердое на добро и поощрении к трудолюбию основанное положение получит, есть средний», – говорит императрица. Мы уже говорили, что этот-то род, или класс, во всех государствах составляющий людей, по преимуществу развитых, обязан Екатерине своим образованием. Правда, постановлениями Петра I, а в особенности его Регламентом Главного Магистрата, определены классы городских обывателей регулярных (двух гильдий) и просто граждан (посадских – разночинцев), а сообразно классам права и преимущества, но те и другие не более как в форме запретительной и обязательной, тогда как в жалованной грамоте на права и выгоды городам (26 апреля 1785 г.) развившиеся в промежуток времени от Петра городские сословия получили каждое особые права, соответственно значению в государстве.