Королева пустыни - Джорджина Хауэлл

«Я думаю, единственное, что стоит говорить, – это то, чего я не могу сказать: о том, как я сама вижу глаза этого человеческого существа, слабого, невежественного и заблудшего, усталого и разочарованного, побывавшего в передрягах. Этого я не могу сказать, потому что это слишком интимно, а еще потому, что не хватит умения… Такие вещи не пишут в дневнике, потому что не надо для себя рисовать картину – она перед глазами».

Старые друзья обрадовались возвращению Гертруды, не могли поверить в такое путешествие, удивлялись, как она выжила, и поздравляли ее так, «что сердце согревалось». Поздравлял в том числе человек, ставший ключевой фигурой для будущего Ирака, – сэр Саид Абдул Рахман. Его знали по титулу, накиб – главный среди суннитов, – и он был религиозным лидером настолько важным, что ни одной женщине, кроме Гертруды, не позволялось находиться в его августейшем присутствии. «Он слишком свят, чтобы обмениваться со мной рукопожатием, – отмечает она, – но… мне был очень интересен, как всегда, разговор с ним». Среди новых ее друзей был Артур Тод, директор «Линч бразерс», который управлял компанией паромов, переправляющих пассажиров через Тигр, и его «милая маленькая итальянская жена», которая, увидев, насколько Гертруда устала, немедленно пригласила ее у них остановиться. Аурелия Тод, ставшая одной из лучших подруг Гертруды, проследила, чтобы одежду путешественницы выстирали и прогладили, пока она спит. Этот отдых был очень нужен Гертруде, и она его провела за осмотром достопримечательностей, как любой турист, несмотря на 140 градусов по Фаренгейту. Она посетила новую железную дорогу турецко-немецкой постройки, которая вскоре стала угрозой контролю Британии над Персидским заливом. С берегов Тигра Гертруда смотрела на деревянные шпалы, прибывающие из Гамбурга, – их выбрасывали на берег с флотилии старинных лодок с латинскими парусами. Дочь сталепромышленника не могли не потрясти эффективность и масштабность проекта. Начальник строительства – знаменитый инженер Генрих Август Мейсснер рассказал про трудности. Приходится не только импортировать шпалы. Для изготовления бетона нужно еще опреснить воду, потом перемолоть тонны гальки в связи с нехваткой камня и песка, а еще добавлять необходимое дерево. «Илистые воды разлива Тигра, пальмы, изнуренные поющие арабы – весь этот древний Восток, – замечает Гертруда, – и посреди всего этого стоят сверкающие безупречные паровозы, стриженные под ежик немцы с синими глазами и ловкой военной выправкой; солдаты Запада, прибывшие завоевывать…»

Ее приглашали на обеды и слушали рассказы о Хаиле, а ее восхищение Ибн Саудом возросло, когда ей сообщили о том, как он взял Эль-Хасу. Он выгнал турок из города без единого выстрела, отконвоировал их гарнизон на берег и разоружил. Гертруда на судне Тодов приплыла вверх по реке, миновав один из городских дворцов, потом пила чай под тамарисками, бродила в розариях и наблюдала закат. «Багдад переливался в жаркой дымке, как город из волшебной сказки».

Несомненно, это был ее любимый город, выстроенный в персидском стиле, и еще она любила Евфрат. Багдад олицетворял для нее романтику «Тысячи и одной ночи» – знаменитый цикл сказок, появившихся в XI веке. Создание династии Аббасидов, он единственный выжил из трех городов, построенных на слиянии Евфрата и Тигра. Вавилон и Ктесифон сгинули, а Багдад уцелел во всей своей богатой и разнообразной культуре, вопреки монгольскому вторжению 1258 года и чередованию двух Османских империй. Он был построен на обширной аллювиальной равнине, где существовала система каналов, ныне пришедшая в запустение. Каналы эти собирали воды от таяния снегов Анатолии и позволяли возделывать землю. Город лежал на скрещении древних важных маршрутов в Иран и оттуда в Китай, через Ирак, Сирию и Египет, через Анатолию в Константинополь и Трабзон. Гертруда наверняка читала воспоминания о его славе, оставленные историком II века аль-Хатибом аль-Багдади и его же описание двора халифа аль-Муктадира в 917 году. Этот блестящий двор с залами и парками, книгохранилищами и сокровищницами, евнухами и солдатами, управителями и пажами славился по всему миру. Однажды византийским послам показали принадлежащее халифу знаменитое дерево в натуральную величину: ветки были покрыты листьями и птицами, все из золота и серебра. Листья дерева шевелились на ветру, а драгоценные птицы посвистывали и пели. Когда послы предстали перед халифом, то увидели его на троне между восемнадцатью нитями драгоценностей, а рядом с ним среди придворных стоял личный палач, готовый свершить скорый суд.

Гертруда осудила круглосуточные бары, игорные притоны, проституцию и коррупцию 1914 года, но увидела в них некоторое продолжение экзотического прошлого. «Багдад перешел к цивилизации этого типа так быстро и искренне, поскольку это было в каком-то смысле возвращением к тому, что он знал в славные дни халифата», – пишет она во втором дневнике.

Закончились эти каникулы, и Гертруда повернула к Дамаску. Ей предстояло пройти еще 350 миль Сирийской пустыни. В ее заново собранном караване было сейчас восемь верблюдов и четыре человека: она сама, Фаттух, Феллах и Саид из племени шерари. Им предстояло пройти севером Плодородного полумесяца, мимо областей, куда разошлись кочевые пастухи из Неджда. Это должно было стать захватывающим путешествием через историю, от истоков ислама на востоке до краев греческой и римской цивилизаций на западе. Но Гертруда уже хотела, чтобы это путешествие подошло к концу. Она пойдет налегке и упираться будет изо всех сил. Большую часть багажа она оставила для отправки морем, взяла только новый местного производства шатер, поменьше и полегче тех, что привезла из Лондона, и свой складной стул; один чемодан с одеждой, провизию на три недели и минимум кухонной утвари. Она лишь сохранила свою «единственную роскошь», парусиновую ванну, но приговорила себя к двум неделям на тонком матрасе, заменившем в Багдаде объемную складную кровать. «Там под открытым небом снова и сразу мое сердце потянулось к ней. Очень скоро меня измотает эта постель на земле, не сомневаюсь! Ох, Дик! Ох, наши бедные косточки! Когда мы наконец уложим их в могилу, как же они будут ныть… Пыль, которая никому нравиться не может. Не знаю, отмою ли я когда-нибудь волосы… Те, кто сидит дома и думает, что исследовать огромные пространства интересно и весело, не знают цены, которую нужно платить за такие дни, как вот эти. Ай, как не стыдно! Столько шуму подняла из-за одной ночи без удобств!»

Несмотря на пыльную бурю на третий день, завалившую новый шатер песком, отряд продвинулся до разрушенного форта возле Визефа. Там путешественники нашли «огромную скалистую дыру» в земле. Гертруда, казалось, приключениями на одну поездку была уже сыта по горло. Но эта дыра захватила ее так же, как захватывали в прошлые годы непокоренные вершины. Ничего не удовлетворило бы ее, кроме спуска в черный туннель, и потому она сняла с себя большую часть одежды, сунула в карманы горсть свечей и спичек и спустилась на двести футов, сопровождаемая наверняка лишенным энтузиазма Фаттухом. Она вспоминала: