Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина

class="a">[1021], — вот о чём автор, по его собственным словам, должен рассказать читателю, чтобы показать в истинном свете русскую политику, при этом опираясь исключительно на неопровержимые документы, в том числе впервые вводимые им в научный оборот.

По словам Лакруа, российское самодержавие — это хрестоматийный пример деспотизма, гораздо нагляднее представляющий его суть, нежели восточные деспотии. По его словам, «если бы во времена Монтескьё Россию знали лучше, то вместо того, чтобы изучать мусульманские государства, автор „Духа законов" мог бы проанализировать социальный и политический режим московитской империи, и его умозаключения о деспотическом правительстве оказались бы вне всякой критики, поскольку его теория была бы подтверждена вполне осязаемой реальностью»[1022].

Россия, убеждён Лакруа, в гораздо большей степени, нежели Персия и Турция, олицетворяет идеал абсолютной власти. При этом российский деспотизм имеет свои ярко выраженные особенности: он опирается на военную силу, поэтому принцип деспотической власти имеет милитаристский характер. Ещё одной особенностью российского деспотизма является его статичность, неизменность во времени. Если, по словам Лакруа, в Европе и Америке деспотичная власть способна изменять и становится более умеренной в силу смягчения нравов или следования религиозным традициям, то в России всё течёт, но ничего не меняется, и «ничто не препятствует аллюру самодержца»[1023].

Если первое впечатление от этой книги — злобный пасквиль, то дальше читатель просто цепенеет от ужаса. И если он, читатель, эту книгу прочтёт до конца, то никогда не захочет оказаться в России, по отношению к которой у него могут возникнуть только два чувства: презрение и страх. Но задача автора книги — развеять страх перед Россией, показать её бессилие, и при этом вызвать огромное чувство презрения[1024].

Основой социальной и экономической структуры общества является крепостное право, а крепостной — это существо, «душой и телом принадлежащее другому человеческому созданию. Это несчастный, который не должен иметь ни воли, ни надежды, мыслящий и действующий только в силу воли своего господина; ещё хуже: это животное, в которое делается инвестиция, это мебель, которую продают, когда считают выгодным, одним словом, это нечто, что на человеческом языке даже не имеет никакого названия». При этом Лакруа отмечает, что такое определение подходит как русскому крепостному, так и рабу с Антильских островов. «И, несмотря на законы, которые, вроде бы, защищают крепостного, он самый настоящий раб»[1025].

Лакруа вовсе не согласен с доводами о патриархальном характере крепостничества, при котором крепостной, не имея свободы, располагает необходимыми средствами для существования и протекции. А тем защитникам крепостничества, которые утверждают, будто положение рабочих на фабриках гораздо хуже, нежели крепостных крестьян, автор возражает: никогда рабочий не согласится променять свою нищую свободу на сытое рабство![1026]

Рабство, подчёркивает Лакруа, деморализует всех, как хозяина, так и раба, оно поражает даже самые благородные создания. Лакруа приводит такой факт: многие французы после пребывания в России становятся жестокими по отношению к своей прислуге, действуя, как самые бессердечные русские. «Даже ангелы не могли бы противостоять этой пагубной пропаганде»[1027], — такой вывод делает он.

Итак, Россия — государство, управляемое деспотичным правителем, с рабски покорным и бесправным населением, стремящееся к непрерывной экспансии. Это ровно то, что скрывают в себе «тайны России», и, как читатель знает, эти «тайны» активно разгадывались, начиная с эпохи «открытия» Московской Руси, но каждый автор, пишущий о России, считает своим долгом раскрывать их заново.

Зачем Фредерик Лакруа написал эту книгу? Почему он написал её именно в это время? Мотивация у него типично пропагандистская: Россия заметно усиливает свои позиции, пугает и раздражает старушку-Европу. Соответственно, «с учётом вероятностей, которые рано или поздно могли привести к дипломатическому конфликту между Россией и западными державами и к новым потрясениям в Европе», необходимо было создать крайне неприглядный «образ врага» и показать, что «империя, такая внушительная издалека, является такой слабой вблизи». Вот тогда её престиж «будет окончательно разрушен, все увидят, что нация, распираемая от чувства гордости в своём лживом глянце цивилизации, под видимостью блеска скрывает лишь многочисленные хвори и полное бессилие». Соответственно, авторитет и вес России в мире будут значительно подорваны, и она, вместо того, чтобы «фанфаронски навязывать свои решения другим государствам, напротив, будет поставлена под жёсткое попечительство, как ребёнок, которого быстрое взросление обрекает на постыдное и опасное существование»[1028].

Если для исследователя главное — докопаться до истины, то для пропагандиста Фредерика Лакруа важно было искать то, что хотелось найти, видеть только то, что нужно было увидеть, и писать о том, что от него желали услышать. Лакруа не просто выполнял поставленную задачу, он выражал культурный запрос значительной части публицистов и политиков, сознательно нагнетавших тему «русской угрозы». Несмотря на заявленную историчность труда, к истории этот пасквиль не имеет никакого отношения. А вот к политической пропаганде — самое непосредственное. И эта работа демонстрирует, что набор штампов, стереотипов и методов антироссийской пропаганды вовсе не изменился. Расширился лишь охват аудитории, и гораздо быстрее стала распространяться информация. Поэтому и книга Лакруа постоянно переиздаётся и встречает самый живой интерес современных европейцев, искренне соглашающихся с ужасным образом неизменно варварской России.

Полиглот Ксавье Мармье и его «Письма о России, Финляндии и Польше»: взгляд критический, но уравновешенный

Если Фредерик Лакруа познал сущность российской власти на расстоянии, совершив воображаемое путешествие, то его соотечественник, писатель, поэт, историк литературы, переводчик, журналист, путешественник, член Французской академии Ксавье де Мармье (1808–1892) посетил Россию в 1842 году, спустя три года после путешествия маркиза де Кюстина. Сейчас его имя, как и имена многих других иностранных путешественников, в России почти неизвестно, но в XIX столетии Ксавье Мармье был весьма популярен среди российской элиты как знаток истории, культуры и литературы[1029].

У Мармье были потрясающие способности к языкам, и перед поездкой в Россию он занялся изучением русского. Вероятно, в 20-х числах мая он оказался в нашей стране; побывал в Петербурге и Москве; вернулся в столицу и оттуда через Варшаву направился на родину, а уже в декабре 1842 года опубликовал первую статью о России. В 1843 году в двух томах вышла его книга «Письма о России, Финляндии и Польше» (переиздана в 1851 году). В 1844 году появился её немецкий перевод. А в России книга была немедленно запрещена.

Перед нами уже не жёсткий антироссийский пасквиль в духе Ф. Лакруа, а вполне спокойное повествование. Книга написана в форме писем, и каждое письмо адресовано разным людям. Чтобы понять, почему книга пришлась не по нраву императору Николаю