Севастополист - Георгий Панкратов

– Хватай его, вот так. Эй, слышишь, мы тебя заселим?

Голос прозвучал так, что я понял: ему можно довериться. Да и что мне еще было делать? Я уже ничего не видел, не ощущал себя. Я плыл в Бездне.

Псевдостополь

Оказалось, заселение прошло удачно. Вернее, удачным был результат: как я вселялся, так и останется тайной. Да пусть остается, ведь Башня готовила много других тайн, и все их предстояло разгадать. А что заселение? Так, бытовой момент.

Я проснулся на большой кровати посреди такой же комнаты, как та, на которой прощался с Тори. Первым осознанным чувством, помню, был жуткий ужас: неужели я по-прежнему на том же самом уровне? Значит, не успел? Не смог? Помешали? Тысячи версий ураганом пронеслись в голове, пока я не увидел лампу.

Она лежала в приоткрытом чехле возле кровати, и, завидев ее, я понял: жизнь продолжается. В тот самый момент мне полегчало, и тревога ушла, а вместе с нею – и вся боль, словно бы я не пережил столько неприятностей и страхов, словно не мешал вонючие и сладкие коктейли, словно не сходил с ума в попытке убежать, подняться выше.

Мне было очень легко: ум был ясным, а телу хотелось двигаться. Фиоленту из города Севастополя хотелось жить. Я рассмеялся от этой простой и очевидной мысли, встал, потянулся. И принялся осматриваться.

Комната только на первый взгляд напоминала ту, в которую я заселялся прежде. Она была такой же по размерам – крохотная, прямо говоря, и в ней, похоже, также не было окна. На стенах странные картины: всмотревшись в ту, что висела прямо передо мной, я почувствовал разительный контраст со своим настроением. Там была изображена улица – но не прямая, как в Севастополе, а извилистая и очень узкая. По ней бежали люди с искривленными от ужаса лицами. Они истошно вопили и закрывали руками уши – зачем? Чтобы не слышать собственный крик?

Мне стало неприятно: неужели для комнаты, где отдыхают избранные, невозможно было придумать что-то другое? Пока я гадал, зачем здесь повесили странную картину, на стену пало освещение, и я понял, что картина больше и объемнее, чем то, что я успел рассмотреть. Над людьми и маленькой улицей возвышалось гигантское красное сооружение, которое сразу же напомнило мне Башню. Но на картине оно казалось созданным из камня и песка – в основании, ближе к земле, здание было массивным и широким, как скала, а ближе к небу сужалось и оканчивалось совсем тонким, несерьезным хлястиком, на вид готовым отколоться и упасть.

Может быть, этого и боялись люди, оттого и кричали? Оказалось, что нет. Сделав шаг к стене, я рассмотрел «Башню»: она была испещрена трещинами, щелями и просто дырами, из которых лезли, шевеля огромными усами, жуткие насекомые с клешнями и злыми глазами. Я был сильно впечатлен и напуган, но готов поклясться: стоя перед картиной, я видел, как их усы шевелятся, как щелкают клешни, как вращаются гигантские глаза.

Со светом в комнате творилось нечто странное. Он был перетекающим – медленно гас в одном углу и неожиданно возникал в другом. Это было то тревожно, то успокаивающе, хотя казалось – происходил один и тот же эффект. Я не мог увидеть всю комнату целиком, только отдельными фрагментами: уголок кровати, пятно на потолке, одна из стен, кусок картины… При этом источник света был совершенно невидим: световые пятна появлялись в буквальном смысле из ниоткуда и так же затихали, не оставляя после себя ничего.

Я видел странные рисунки на стенах, полу, потолке. Они состояли из мельтешащих волнистых линий, разнообразных фигур – объемных и плоских, хаотично начертанных букв. Во всем этом вряд ли стоило искать смысл – гораздо сильнее хотелось узнать, что за пределами комнаты.

Здесь все оказалось совсем не так, как на нижнем уровне. Прежде всего поражала тишина. Даже в коридорах спального села – в точности такого же, как ниже – не было слышно ни звука, ни скрипа. Ни навстречу, ни позади меня не шли люди; стены сияли идеальной, стерильной белизной, хотя их контуры-углы были видны отчетливо, не то что в некоторых зазеркальных залах. Когда же выбрался из коридора – вместо проемов здесь были ширмы из белой ткани, и нужно было поднырнуть под ткань, слегка приподняв ее, – я ощутил себя буквально в царстве тишины. Огромное пространство раскинулось во все стороны, никак не разделенное – ни на проспекты, ни на за залы, ни как-либо еще.

Я сразу вспомнил пустырь у Башни, ведь нигде так не ощущалось полное отсутствие: даже воздух там застывал и кусты стояли недвижно. Над этим местом ничто не было властно, в нем не существовало ничего. Так же и здесь – только не было даже кустов: пол состоял из кусков неизвестных мне грубых материалов, обрывков тряпок, а вместо неба где-то в немыслимой высоте виднелся потолок – он выглядел сплошным грязным пятном, нависшим над неведомым мне миром этого уровня, но рассмотреть его, познать, какой он, было невозможно.

Здесь не оказалось этажей. Над полом, на высоте севастопольской двухэтажки, висели деревянные и металлические каркасы. Конструкция, которую они образовывали, удивительно походила на строение клеток человеческого тела, каким нам его показывали в ласпях и артеках. Они держались на массивных трубах, пролегавших над всей территорией уровня, а над ними возвышалась бесконечная пустота. Об эффективном использовании пространства, похоже, говорить не приходилось. Я лишь изумился: если такие гигантские площади оказались не востребованы теми, кто здесь жил, почему их было не приспособить под другие цели – не отдать, например, следующему уровню, снизив границу между ними? Но, присмотревшись, я увидел в вышине, не над тем местом, где находился сам, а гораздо дальше, мутное серое пятно. Мне даже казалось, что оно медленно движется, но я не был в этом уверен. Ведь даже не мог понять, что же именно видел: тень, облако или машину вроде той, что доставляла меня к Хрусталке? Хотя для машины это пятно было слишком крупным.

Кажущаяся расточительность здешних резидентов поражала меня – новый уровень не был обжит не только в высоту, но и на поверхности: здесь виднелись лишь странные деревянные конструкции, расставленные хаотично и довольно далеко друг от друга. Чтобы рассмотреть, до них нужно было еще дойти; а пока я чувствовал себя маленьким человеком, на которого давила со всех сторон пустота, – и это ощущение было неуютным. Возможно, им просто нечего показывать? Чем они здесь