Севастополист - Георгий Панкратов

– Но твоя книжка пуста, – произнес я. – Посмотри: все страницы чистые, ты хотя бы видела?

Она улыбалась.

– Да уж! Много ты узнаешь из такой книжки.

– Дурачок. Я узнаю себя. Се-бя, понимаешь? Буду записывать свои мысли.

– Тори, – я схватил ее за плечи. – Я очень, очень желаю тебе, чтобы все было хорошо.

Потом все продолжилось, но ненадолго. Мы доводили друг друга до полного изнеможения, выпивали друг друга, переливались друг в друга, как из сосуда в сосуд, и это было счастьем. Да, что ни говори – это все-таки было счастьем. Я никогда не сказал бы об этом Фе, но это было так.

Но за счастьем пришло безумие. Я никак не мог уснуть, дремал, ворочался и видел непрерывные кошмары – и не во сне даже, а, как мне казалось, сквозь сон. «Вдруг я вообще не усну, – думал я. – Надо что-то делать».

И делал. Лежал, обнимал Евпаторию, гладил ее и смотрел в потолок.

Больше всего я хотел бы уснуть, и Евпатория рядом спала, раскинувшись на кровати, и наступила тревожная тишина. Пора было уходить.

Я забежал в Прекрасный душ, дотронулся до потолка и быстро ополоснулся, не обращая внимания на образы, которые спешили навалиться на меня. Обдавшись с ног до головы, быстро выскочил. Мной овладела паника: я никак не мог понять, где нахожусь – в видении или реальности? Спал ли я? Действительно ли это была Тори? А что, если я просто находился в душе? Вдруг все это было видением?

Я схватил дрожащей рукой чехол с лампой и выскочил из комнаты, зная, что больше не вернусь. Безумие вело меня, тащило по коридорам, мотало из стороны в сторону, било о стены. «С этим уровнем все ясно, – шептал я сам себе, – все ясно». Вокруг все тряслось, и я не мог сфокусироваться на чем-то одном. Передо мной в который раз возник проспект и люди, силуэты, залы, зеркала, мелодорожки… Навстречу мне, рядом со мной шли толпы, все шумело, звенело и дребезжало. Они что же, здесь не отдыхают? Не закрываются? Не успокаиваются? «Бежать, – шептал я себе, – бежать с этого уровня». Я предлагал Фе бежать со мной, ну почему, почему она не согласилась? И вот теперь я бегу один. Бегу от себя. От своей паранойи, от ужаса.

«Миссия», – зажглось в моем сознании спасительное слово. Миссия, миссия! «Ставь перед собой реальные цели», – вспомнился мне постулат из пожелтевшей папки в Полпозе. Какая реальная цель была у меня?

Бежать. Неизвестно куда и зачем. Но она – эта цель – была, и я ей следовал.

Видели бы мои мама с папой в Севастополе, чем их сын занимается в Башне. Видели бы недалекие, видели бы драгоценные соседи! Но главное – папа и мама, конечно. Их сын – гордость города. Их сын – может быть, севастополист. На этой мысли меня вывернуло прямо на дорогу, там, где шел.

Я присел, пуская слюни, над своей вонючей лужей, и люди таращились на меня, словно не знали, что в мире такое бывает.

– Сам уберу, – бормотал я. – Разойдитесь!

И они расходились – только в моих глазах, где все плыло. Мир трещал по швам. Не потерять бы лампу – вот единственное, что меня заботило.

Передо мной появились люди низкого роста в клетчатых рубашках. Они поставили рядом тележку, в которой находилась емкость, наполненная водой, несколько швабр, тряпок и моющие средства. Они разлили воду, брызнули средства и принялись энергично убирать все, что вылилось из моего желудка.

– Кто вы такие? – Я дергал их за рукава, но люди не обращали внимания, а продолжали уборку. – Сам уберу, слышите? Откуда вы вообще?

Я всмотрелся в их лица: они были желтого цвета с маленькими узкими глазами, короткими носами, тонкими губами. Мне не встречались прежде такие люди – я не видел их ни в одном зале, ни в Супермассивном холле, ни даже в Хрусталке. Их нигде не было – и вдруг, в миг, когда какой-то начинающий избранный неосторожно нарушил чистоту, они появились! Почему именно они занимались здесь уборкой? Я пытался расспросить этих людей, но они растворились так же, как и появились, едва закончили свое занятие.

Все вокруг снова замерло. Стало тихо, и я вспомнил о бомбе. Только бы Башня не преподнесла сюрпризов, только бы дала сосредоточиться, выполнить свое решение – уйти. Вот как оно выглядит – я криво усмехнулся: человек принимает решение. Для меня это – важный, большой момент, но как я выглядел со стороны? Ничуть не лучше, чем тот бедняга со спутанными волосами, совавший свою лампу в лампосдатчик.

Перед моими глазами возникла огромная книга – с человеческий рост. Я испугался и отпрянул, подумав, что она упала сверху и придавит меня или – хуже того – разобьет лампу. Но все оказалось проще: книга была человеком. Вернее, человек был книгой. Напялив на себя костюм книги, в котором оставил только прорезы для глаз, незнакомец ходил возле зеркального зала и раздавал всем листы. Завидев меня, он тут же направился ко мне и протянул руку.

Лист был пустым.

Я машинально его схватил, и незнакомец развернулся, но я одернул его:

– Зачем вы раздаете пустые листы?

Человек молчал, только поднял свою руку, смешно вылезшую из дырки в книге, и показал в сторону зала. Над проемом черными буквами, стилизованными под ветхий шрифт Old Times Noman, было написано:

Пустословъ.

Я удивился, увидев здесь этот шрифт – ведь он встречался только в старинных, давно списанных книжках, которые любила читать Керчь. Человек – пустая книга развернулся и пошел к другому прохожему. Я хотел снова остановить его, крикнуть: если это – ходить и совать всем пустые листы в руки – и есть то занятие, что вы выбрали для себя в Башне, то ничего более бестолкового я еще не встречал. Но как это вообще было возможно? Если все резиденты Башни были избранными, то почему им приходилось заниматься такой ерундой?

«Пустослов» оказался книжным залом, а для уровня книжные залы были редкостью. Зато здесь встретили у самого порога – ни в одном другом зазеркалье меня не встречали сразу, едва я показывался на глаза. В жилетке, худой как палка, в толстых очках и с нездоровым цветом лица – вот как можно было описать хозяина этого зала. Каких-то других отличительных черт я не запомнил, не до того мне было. Кроме странного имени хранителя зала – кажется, Обрыв или что-то похожее. Впрочем, встречались ли здесь другие?

Я зашел сюда из любопытства.