100 великих узников - Надежда Ионина

Иоанн рос, развивался физически, но перенесенные потрясения наложили на него неизгладимый отпечаток. Воспитанием и духовным развитием мальчика никто не занимался, родных он не видел и почти забыл об их существовании. Подле себя Иоанн Антонович видел только майора Миллера, и оба – царственный узник и тюремщик – настолько свыклись друг с другом, что стали схожи между собой.

О странностях майора донесли в Санкт-Петербург, но там решили не назначать к Иоанну Антоновичу другого тюремщика. Императрица приказала отправить в Холмогоры жену Миллера – добродушную и богобоязненную немку, которая все эти годы ничего не знала о своем супруге. Майор очень обрадовался приезду жены, повеселел и почти прекратил свои чудачества. Изменился и Иоанн Антонович. Прошел год, и его нельзя было узнать: почти исчезли признаки душевной болезни, сердобольная фрау Миллер выучила его читать и писать, он знал молитвы…

Иоанн Антонович оправился настолько, что стал серьезно интересоваться своим положением. В это время ему было уже 15 лет, добрая майорша нашла возможность завязать отношения с принцем Антоном. Через нее отец с сыном узнали, что живут рядом, и стали переписываться, однако благополучие это длилось недолго.

В 1756 году был схвачен тобольский купец-раскольник И. Зубарев. На допросе в Тайной канцелярии, а потом на исповеди он показал, что прусский король Фридрих произвел его в полковники и дал поручение – ехать в Архангельск, тайно похитить Иоанна Антоновича и перевезти на корабль, который специально для этого будет послан на Белое море. После таких признаний императрица послала в Холмогоры гвардии капитана Савина, который в 1756 году доставил Иоанна Антоновича в Шлиссельбургскую крепость. Здесь его поместили в большом каземате, единственная дверь которого сообщалась с квартирой смотрителя. Тюремщики получили строгие инструкции: именовать Иоанна «безымянным колодником» и самому ему не говорить, где он находится. Кроме двух офицеров и сержанта, никто не должен был видеть арестанта, а те не должны были никому сообщать, каков узник…

В Шлиссельбург Иоанна Антоновича, по-видимому, привезли уже не совсем здоровым, и в 1759 году поручик М. Овцын доносил, что «хотя в нем болезни никакой не видно, только в уме несколько помешался». В другом сообщении он докладывал: «Арестант здоров, а в поступках так же, как и прежде, не могу понять: воистину ли он в уме помешался или притворничествует?» Иногда пленник бранился, буйствовал и даже дрался; а порой забивался в угол своей камеры и, казалось, не замечал окружающих. Временами он жадно вглядывался в лица тюремщиков, пытался заговорить с ними, но они упорно молчали. Какие-то случайно оброненные слова, воспоминания детства и разговоры все-таки запечатлелись в его памяти, и однажды он сказал Овцыну: «Я – человек великий, и один подлый офицер у меня то отнял и имя переменил». В другой раз, оскорбленный отношением к нему стражников, он решил напомнить им о своем высоком положении: «Смеешь ли ты на меня кричать? Я – здешней империи принц и государь ваш». Солдат долго слушал, а потом с размаху ударил узника кулаком в висок, отчего тот упал и потерял сознание.

Еще Елизавета Петровна запретила упоминать об Иоанне Антоновиче: указы и постановления его царствования были изъяты, а портреты, медали и изображения малолетнего императора и его матери уничтожались. Все уличенные в том, что оставили у себя монеты с изображением Иоанна Антоновича, подвергались суровому наказанию (им отрубали руки). Проходили годы, скончалась Елизавета Петровна, и только в Шлиссельбурге все оставалось по-прежнему. Но об узнике помнили, и само его существование уже таило в себе угрозу.

Еще Петр III через неделю после восшествия на престол распорядился, что в случае нападения на Шлиссельбург «арестанта живого в руки не давать». В 1762 году Иоанна Антоновича тайно привезли в Санкт-Петербург на свидание с императором. Увидев его, Петр III успокоился: узник оказался почти совсем безумным, и слухи об этом распространились при дворе. Так что если из царского окружения кто и захотел бы, то вряд ли мог использовать его при перевороте. Однако Екатерина II, в отличие от мужа, проявила большее беспокойство. Она тоже повидала Иоанна Антоновича и тоже убедилась в его помешательстве, но не успокоилась и поручила узника надзору других офицеров – Власьева и Чекина. Подтвердила она и строжайший приказ: «Живым арестанта в руки никому не давать и возбуждать в нем склонность… к монашеству».

Однако нашелся человек, который решил действовать. Это был поручик Семеновского пехотного полка В.Я. Мирович – человек честолюбивый и на всех обиженный. Он происходил из знатного украинского рода, имения которого в свое время были конфискованы за содействие Мазепе в 1709 году. Поручик проигрался в карты, наделал долгов, и его материальное положение было весьма затруднительным. Он отчаянно пытался сделать карьеру, неоднократно ходатайствовал о возвращении хотя бы части родовых имений, но всякий раз ему отказывали. Гетман К.Г. Разумовский, утешая его, говорил: «Ты, молодой человек, сам себе прокладывай дорогу, старайся подражать другим, старайся схватить фортуну за чуб и будешь таким же паном, как и другие».

В.Я. Мирович понял совет по-своему и составил следующий план: явиться к коменданту крепости с подложным приказом императрицы Екатерины II, освободить Иоанна Антоновича, привезти в Санкт-Петербург и представить там военным, зачитав манифест о восстановлении его на престоле. Далее предполагалось послать верных офицеров приводить к присяге Сенат, Синод, коллегии и войска, арестовав императрицу и великого князя. Этот план В.Я. Мирович открыл близкому приятелю – поручику Великолуцкого пехотного полка А. Ушакову, и друзья решили действовать.

В середине мая 1764 года В.Я. Мирович и А. Ушаков отслужили панихиду в Казанском соборе… по самим себе, и предчувствие их не обмануло. Через две недели А. Ушаков утонул, но В.Я. Мирович, вопреки всему, решил исполнить свой замысел. Он взбунтовал часть гарнизонных солдат, коменданта Шлиссельбурга заперли, а другая часть гарнизона сложила оружие. Мирович во главе своих солдат ворвался в камеру узника, но понял, что проиграл: на полу лежал мертвый Иоанн Антонович. Следуя приказу императрицы, Чекин штыком заколол несчастного императора.

«Славный вор» Ванька-Каин

Неизвестно, кем бы стал конепас Ванька Осипов, если бы московский купец Петр Филатьев не потребовал его к себе на подворье – при лавке служить. А служба эта какая: поди туда – куда велят, а замешкаешься – тумаки да колотушки. Харчи тебе достаются самые худые, одежда – рвань да обноски… Когда уж совсем сведет живот от голода – стащит Ванька в лавке крендель, а то куренка поймает у соседа-попа. Хозяин учил его так: распластает на полу и начнет лупить смертным боем, и после одного такого «урока» Ванька сильно рассердился на купца. Забрался он в его горницу, набрал мешок одежды и убежал насовсем. В торговых рядах на Красной площади он спустил вещи с прибылью для себя и пошел в трактир.

Ванька-Каин

Но филатьевские люди повсюду искали беглеца, а когда поймали, то привели на двор и приковали к столбу, к которому был прикован и медведь. Только для Ваньки цепь сделали подлиннее, чтобы медведь не достал его, а вообще они лежали рядышком. От наказаний он становился еще более дерзким и неистощимым на разные проделки, и однажды донес на хозяина, будто тот убил солдата – государева человека. И повезли купца П. Филатьева в цепях в Сыскной приказ[35]. Подворье его приобрел новый хозяин, который готов был простить Ваньке его прежние прегрешения, но тот ушел на волю.

Еще живя у купца П. Филатьева, завел Ванька с воровским людом знакомство и близкое приятельство, подружился с отставным матросом Петром Романовым по прозвищу Камчатка. На воле пристрастился к азартным играм – может быть, и не жульничал, но ловкость рук приобрел необыкновенную: колода у него рассыпалась веером, и пальцы ловко вбрасывали нужную карту.

В ватаге Камчатки народ был все лихой, прошедший огонь и воду: бывший поп, бежавший с каторги колодник, комедиант придворного театра… Камчатка сам учил Ваньку воровским приемам: для грабежа выбирал дома богатые, а прибылью делился с нищими и бедными, часто приговаривая, что «удача не любит ненасытных до денег». В этой ватаге Ваньке и дали кличку, с которой он вошел в историю – Ванька-Каин.

Он действительно был настоящим виртуозом своего дела, поражал друзей неистощимой изобретательностью, неслыханной дерзостью и бесшабашностью. Просто так ограбить он не мог, повторяться не любил, действовал всегда с фантазией и даже изящно. Уж коли выпало ему стать королем воровского мира, то и дела его должны быть под стать этому званию. Не царское это дело – грабить простых обывателей, и Ванька-Каин совершает набег на императорский Анненгофский дворец. Через окно он попал в спальню придворного доктора и, прежде чем набить мешки золотой и серебряной утварью, заботливо накрыл спящих супругов сбитым в ногах одеялом. Покидая дворец, атаман аккуратно положил между так и не проснувшимися супругами перепуганную служанку, «попросив» ее до утра не будить «царева дохтура».