100 великих узников - Надежда Ионина

От всех потрясений здоровье Бирона расшаталось, и ему была оказана всевозможная медицинская помощь. Следует отметить, что с ним самим и членами его семьи вообще обращались хорошо, и меры к отъезду в Сибирь были предприняты только тогда, когда он окончательно поправился. Задолго до появления ссыльных в Пелым был послан опытный архитектор, чтобы выстроить для них небольшое деревянное здание, обнесенное тыном, чертеж которого был составлен самим Б.К. Минихом[34]. С ссыльными приехали пастор, два лакея и две женщины-служанки. Для надзора за Бироном назначался офицер лейб-гвардии, которого ежегодно сменяли. Опальному герцогу и его семье определили приличное содержание, и даже дали хирурга – осужденного за убийство русского офицера. Хирургу сохранили жизнь только при условии сопровождать Бирона.

В Пелыме ссыльные пробыли год. Бирон всегда говорил, что царевна Елизавета Петровна освободит его из заточения. По восшествии на престол она действительно вспомнила о нем и распорядилась об освобождении всего семейства Биронов. Однако при дворе были люди, которые не желали возвращения герцога, и Елизавета Петровна, легко поддававшаяся влиянию, отменила свое распоряжение и даже объявила от своего имени и от имени своих преемников, что Бирон никогда не будет освобожден. А он тем временем уже выехал из Сибири, и ему приказали отправляться в Ярославль, где Бирон с семьей жил до конца царствования Елизаветы Петровны. Они пользовались известной свободой и даже благосостоянием, так как семье были предоставлены доходы с ее курляндских владений. Петр III по собственному побуждению вызвал к себе Бирона, который бросился к его ногам, благодарил за дарованную свободу и просил и впредь не оставлять его милостями. В краткое царствование Петра III бывший регент оставался в Санкт-Петербурге и жил в доме своего зятя, барона Черкасова.

Императрица Екатерина II написала Фридриху Августу II письмо, в котором сообщала, что спешит удовлетворить его частые ходатайства за герцога Бирона и только ожидает согласия сюзерена, чтобы восстановить того в герцогстве. Король, желая избежать дальнейших осложнений, предоставил разрешение данного вопроса самой императрице, и в 1761 году Бирон вернул себе титул герцога Курляндского.

Несчастный Иоанн Антонович

Падение Бирона мало отразилось на течении государственных дел России. На смену одним фаворитам явились другие, как и прежде шла глухая и ожесточенная борьба за власть, развернувшаяся на этот раз вокруг царственного младенца Иоанна Антоновича.

В ноябре 1741 года Елизавета Петровна решилась на государственный переворот. По одной из версий будущая императрица сама вошла в спальню правительницы Анны Леопольдовны. Ребенок проснулся, и кормилица отнесла его в караульную, где Елизавета Петровна взяла его на руки и ласково сказала: «Бедное дитя! Ты вовсе невинно; твои родители виноваты!» Сначала она решила все брауншвейгское семейство отправить в Германию, но потом под большим конвоем их отправили в Ригу и стали обращаться с ними, как с государственными преступниками. Новую императрицу очень беспокоил вопрос, что делать с маленьким Иоанном. Отпустить за границу? Но тогда очень возможно, что через несколько лет придется воевать с соседями, ведь Иоанн имел права на российский престол и впоследствии мог найти сторонников, которые поддержат его притязания. Оставить его в Риге тоже было небезопасно, так как немецкое население края более симпатизировало герцогу Брауншвейгскому, чем дочери Петра I. Кроме того, рядом было море, так что для узников всегда оставалась возможность скрыться за границу.

Иоанн Антонович в детстве. Гравюра XVIII в.

В декабре 1742 года узников перевезли в крепость Динамюнде, где они находились в течение двух лет, а потом в городок Раненбург. Здесь для них спешно построили два небольших домика на противоположных окраинах города. В обоих домиках двери были окованы железом, а маленькие окна забраны толстыми решетками; вокруг этих тюрем возвышались палисады. За неделю до прибытия арестантов там уже дежурили солдаты. На расспросы горожан стражники отвечали, что сами не знают, кого привезут; об Иоанне Антоновиче никто даже не подумал, так как все были убеждены, что его давно уже увезли за границу.

Жизнь пленников в Раненбурге проходила в невыносимых условиях, к тому же они прибыли сюда уже больными. У Анны Леопольдовны была отморожена левая рука, у принца Антона – обе ноги, маленький Иоанн метался в жару и бредил. К тому же Анна Леопольдовна снова готовилась стать матерью, а о врачебной помощи нечего было и думать. Родителей поместили в крошечной комнате, вся обстановка которой состояла из двух деревянных кроватей, стола и нескольких грубо сколоченных табуретов. Дом, построенный наскоро, был сырым, через щели в полу и стенах дуло, дрова узникам отпускались скупо, и потому в комнате всегда было холодно. Но самой ужасной пыткой была для несчастных родителей неизвестность о судьбе сына, и напрасно Анна Леопольдовна умоляла солдат сказать, что сделали с Иоанном Антоновичем. Стражники искренне недоумевали, потому что ничего не слышали о прибытии какого-то Иоанна в Раненбург. Главный тюремщик, поручик Вындомский, объявил солдатам, что арестанты – люди «сущеглупые» (сумасшедшие) и, если они будут «заговариваться», их следует вязать и обливать холодной водой. Через несколько дней, когда Анна Леопольдовна снова стала звать начальника, солдаты связали ее, бросили на пол и, грубо издеваясь, облили водой. Принц Антон, привязанный к кровати, истерически рыдал и осыпал мучителей проклятиями на немецком языке. Когда вопли арестованного солдатам надоели, они облили водой и его.

А маленький Иоанн Антонович жил неподалеку от родителей – в другом домике, тоже в крохотной комнатенке, где днем и ночью находился солдат. Правда, здесь же помещалась и Юлиана Менгден – придворная дама Анны Леопольдовны, разделявшая с бывшей правительницей ее судьбу, но она всегда молчала. Несколько раз она пыталась было заговорить с ребенком шепотом, но солдат грубо отгонял ее.

В Санкт-Петербурге успокоились насчет пленников, но спокойствие это длилось недолго. В 1744 году в российскую столицу примчался гонец с донесением, что заключенных пытались освободить, и умолял прислать на помощь сильную воинскую команду. В столице поднялась тревога, и на созванном совещании решено было отправить узников в Соловецкий монастырь, причем крошку Иоанна везти отдельно.

В августе всю семью повезли к Белому морю, но осенью невозможно было добраться до Соловков. Барон Корф стал уверять императрицу, что с островов легко бежать, так как летом туда заходят шведские суда. М.В. Ломоносов посоветовал отправить Иоанна Антоновича в Холмогоры, где у него было много друзей, с помощью которых он надеялся улучшить положение ссыльного ребенка. Елизавета Петровна согласилась, и сердобольный барон Корф сам повез Иоанна Антоновича в Холмогоры, позаботившись, чтобы ребенка тепло одели и захватили большой запас провизии. Вместе со своим питомцем ехала и верная Юлиана Менгден, заменившая ему мать. Принца Антона и Анну Леопольдовну отправили через два дня в сопровождении майора Миллера.

В Холмогорах никто не знал, что к ним везут юного императора; знали только, что к ним едет какой-то знатный вельможа с сыном. По личному распоряжению императрицы нужно скрыть сына одного высокопоставленного лица, так как мать несколько раз пыталась извести своего ребенка, поэтому мальчик на время останется в архиерейском доме на попечении игумена. Кроме того, приказано было приготовить келью, окна которой выходили бы на скотный двор, – для «двух сущеглупых, кои там будут иметь пребывание до кончины».

В Холмогорах пленникам жилось несравненно лучше благодаря заботам Корфа. Иоанн Антонович ни в чем не нуждался, рядом с ним находилась верная фрейлина, пища была отличной, у ребенка даже появились игрушки… Часовые дежурили у наружной двери и около окон, но в комнаты царственного узника входить не смели. Принцу Антону и Анне Леопольдовне после ужасов Раненбурга жизнь в Холмогорах казалась настолько прекрасной, что они даже не вспоминали об Иоанне. Правда, на то были и другие причины. Принц после раненбургского «лечения» стал равнодушен почти ко всему, что заставляло действовать, часто бредил о своих дворянах в Брауншвейге и т. д. Анна Леопольдовна со дня на день ждала ребенка, страдала духовно и физически и целыми днями плакала о невозвратном прошлом.

Иоанн рос, развивался физически, но перенесенные потрясения наложили на него неизгладимый отпечаток. Воспитанием и духовным развитием мальчика никто не занимался, родных он не видел и почти забыл об их существовании. Подле себя Иоанн Антонович видел только майора Миллера, и оба – царственный узник и тюремщик – настолько свыклись друг с другом, что стали схожи между собой.